Воспоминания. Том 3

У нас очень долго был домашним доктором корпусной врач пограничной стражи, тайный советник Шапиров, который поэтому был довольно близкий в нашем семействе. Он был женат на сестре вдовы начальника Военно-Медицинской Академии Пашутиной, которая была очень дружна с Кривошеиным. Там с ним Шапиров часто виделся. Кривошеин был назначен товарищем главноуправляющего земледелием еще при Шванебахе, а затем, конечно, остался и при Кутлере его товарищем. Шапиров после 17-го октября иногда рассказывал некоторые факты, касающиеся Трепова. Я его как то спросил: "откуда Вы это знаете?" Он ответил, что от Кривошеина, и объяснил, что Кривошеин через одного из своих бывших сослуживцев по министерству внутренних дел Трепова (директора департамента общих дел министерства внутренних дел при Сипягине и затем из-за какой то денежной истории переведенного с этого поста Таврическим губернатором, ныне, конечно, назначен членом Государственного Совета, как ультраправый) близко сошелся с генералом Треповым и иногда ездит к нему в Царское Село...

Я просил Самарина приехать в Петербург и сделал ему предложение занять пост министра земледелия. По этому случаю я имел довольно продолжительное объяснение с Самариным, который мне честно и с его точки зрения толково объяснил, что с одной стороны он считает 17-ое октября как несомненное введение в России конституции актом гибельным, ибо он исповедует идеи славянофильства (Аксаков, Самарин - 60-ые годы), а потому не может сделаться членом моего министерства, а во вторых его здоровье и недостаточность его знаний и опыта не позволяют ему принять такой важный и ответственный пост. Я его уговаривал, но безуспешно.

В заключение я просил Самарина написать мне причины его отказа, так как я должен буду наш разговор передать Государю и могут быть - как со стороны Его Величества, так и его - сомнения, все ли и точно ли я передал его причины отказа. Самарин мне, прислал 181 письмо, в котором он высказывает причины отказа так, как их мне передавал, и я в тот же день письмо это отправил Государю. Затем я больше никогда с Самариным наедине не виделся. Он был избран от дворянства в Государственный Совет и там как-то раз я с ним говорил. Это было в первую Думу. Он все революционные эксцессы приписывал 17-му октября, а я выражал мнение, что при бывших и данных обстоятельствах в нем Россия только и могла найти спасение. Но этот благородный человек остался верным себе.

Известно, что министерство Столыпина по статье 87-ой издало основание крестьяноустройства, в корне нарушившее так называемую конституцию. Статья эта помещена в основные законы, изданные в мое министерство, поэтому я имею право думать, что я могу знать ее смысл. Ее смысл не дает основания ни малейшему сомнению, что она дает право, помимо думы, принимать в экстраординарных случаях только такие меры, которые экстренны и которые могут быть отменены. Ни одному из этих условий не отвечает тот предмет, который касается указа 9 ноября, изданный по статье 87-ой. Крестьянский вопрос, ждавший десятки лет, мог подождать несколько месяцев и, очевидно, что раз начав применять новые основания землепользования крестьянами с явным нарушением общинного пользования, то будет затем невозможно перейти к прежним порядкам, не водворивши окончательного сумбура. Кроме того, правила, установленные указом 9-го ноября, в корне нарушили всю теорию славянофильства, основанную на особого рода общественных (общинных) порядках, будто бы социально составляющих особенность и суть русской крестьянской жизни. Когда приближалось время, что указ этот должен был пройти через Думу и было ясно, что услужливая Дума в качеств отделения столыпинской канцелярии, примет основания этого указа, а следовательно дело дойдет до Государственного Совета, то Самарин с одной стороны, чтобы не насиловать своих убеждений, а с другой - не подавать голоса против оснований санкционированных Царем, которые Царь по-видимому признает до сих пор правильными (если только Царь может сознательно разобраться в этом вопросе, я, конечно, знаю, что не может и говорить свои суждения с чужих нот), отказался от звания члена Государственного Совета.

После отказа Самарина я на словах предлагал Его Величеству назначить министром земледелия Ермолова, бывшего при Бунге 182 директором департамента неокладных сборов, затем моим товарищем (очень недолго), когда я стал министром финансов, и потом назначенного министром земледелия Александром III-м и бывшим на этом посту до 1904 г., каковой он оставил не по своему желанию. а вследствие интриг своего товарища Шванебаха и Горемыкина, будучи признан чересчур либеральных идей. Этот Ермолов - министр Александра III - чистейший и благороднейший человек, но тип образованного, либерального и маловольного чиновника, из каждой ноты коего течет либеральный мед, так хорошо приготовлявшийся в последние десятилетия в Царскосельском лице (что на Каменноостр. пр.).