Воспоминания великого князя Александра Михайловича Романова

Эбелинг – первый лейтенант на крейсере «Рында». В день нашего отплытия он дал честное слово моей матери, что не будет спускать с меня глаз во время нашего пребывания в таких современных «Вавилонах», как Париж, Гонк-Конг или Шанхай. Над этим обещанием у нас подтрунивали все офицеры, так как знали способность Эбелинга, что называется, «садиться в лужу». Его голубые глаза и «открытое» лицо вызвали доверие в моей матери, но оказалось, что те же самые его свойства были причиною более чем радушного приема во всех странах, у берегов которых бросала якорь «Рында».

– Не забывайте, что я дал слово Ее Императорскому Высочеству не спускать с вас глаз, – говорил он мне, заказывая пятую рюмку коньяку с содовой, – поэтому вы должны быть около меня, куда я бы ни шел и что бы я ни делал.

В ответ на это я усмехался. Пока что я мог противостоять искушениям Эбелинга. Рио-де-Жанейро должно было быть нашей первой экзотической стоянкой.

2

Гавань, равная по красоте лишь портам Сиднея, Сан-Франциско и Ванкувера… Седобородый бразильский Император, обсуждающий неизбежное торжество демократии… Тропическая тайга, хранящая в своих недрах жизнь первых дней сотворения мира… Тоненькая девушка, танцующая под звуки «Ла Палома». Эти четыре образа будут для меня всегда связаны со словами «Бразилия».

– Тот, кто отведал воды Бейкоса, вернется в Истамбул, – утверждают турки. Я с этим не согласен. Я отведал этой прославленной воды и не испытывал желания вернуться в этот вертеп европейского порока и азиатской лени. Но я бы дал многое, чтобы еще раз пережить радость при виде прекрасного Рио.

На берегу меня ожидала каблограмма из С.-Петербурга, в коей было приказание сделать официальный визит Дону-Педро, Императору бразильскому. Был январь – самый жаркий месяц в Южной Америке, и Император жил в своей летней резиденции Петрополис, высоко в горах. Единственным способом сообщения туда был старомодный фуникулер, шедший зигзагами по высокому склону горы.

Тропическая тайга охватывала нас со всех сторон, пока мы, стоя, любовались гаванью. Далеко внизу потоки кристально-чистой воды шумели на дне пропастей и, окруженные гигантскими деревьями и кустами, были похожи на серебряные змеи. Пальмы, лианы и другие гиганты казались переплетенными друг с другом и были в непрестанной борьбе за каждый атом воздуха и луч солнца между собой. Мириады из них погибали на наших глазах, но им на смену нарождались новые мириады, готовые вступить в эту борьбу за существование. Наш миниатюрный поезд медленно поднимался вверх, ломая на своем пути ветки, продираясь сквозь деревья и задевая высокую ядовитую траву, касавшуюся наших лиц. Кричали попугаи, извивались змеи, птицы неслись над нами громадными испуганными стаями, большие бабочки, цвета окружавшей нас зелени, вились высоко над нами, словно радуясь своей безопасности.

Дорога длилась три часа, что было утомительно. В течение всего пути джунгли не менялись ни на йоту. Все в них говорило о миллионах веков хаоса и о желании продолжать этот хаос и впредь.

Я дрожал с головы до ног. Только теперь я понял истинное значение слов Талмуда, утверждающего, что нет ничего ужаснее, чем лицезрение истинного облика Создателя. Мои спутники – два юных лейтенанта с «Рынды» – перекрестились, когда мы, достигнув, наконец, вершины горы, увидели нашего посланника в Бразилии Ионина. Мы уже перестали верить, что в этом месте могли встретиться живые существа.

Окладистая, седая борода Императора Дона-Педро и его очки в золотой оправе делали его похожим на университетского профессора. Он сочувственно выслушал мои впечатления от джунглей. Отсутствие политических разногласий и неразрешимых конфликтов между Российской и Бразильской Империями позволяло нам разговаривать непринужденно.

– Европейцы так часто говорят о так называемой молодости стран Южной Америки, – сказал он не без горечи. – Но никто из них не отдает себе отчета в том, что мы – бесконечно стары. Мы старше самого мира. От народов, живших на этом материке тысячи столетий тому назад, не осталось никаких следов или, вернее, они не открыты. Но одна вещь остается в Южной Америке неизменной – это дух беспокойной ненависти. Дух этот – порождение окружающей нас джунгли, которая властвует над нашими умами. Политические идеи сегодняшнего дня связаны с требованиями завтрашнего не чем иным, как постоянным желанием перемены. Никакое правительство не может остаться у власти продолжительное время, ибо джунгля побуждает нас к борьбе. В данную минуту требованием дня у нас является установление демократического строя. Бразильский народ получит его. Я слишком хорошо знаю мой народ, чтобы допустить бесполезное кровопролитие. Я устал. Пускай будущие президенты попытаются поддержать гражданский мир в Бразилии.