Воспоминания "Встречи на грешной земле"

А теперь я вам скажу, что из этого может выйти. Вы думаете — придет бумага и все всполошатся? Ничего подобного. Возможны варианты. Первый: сверху напишут резолюцию: «Разберитесь». И попадает бумага к тому же Демичеву. Теперь — как он, да? Получив копию, может рассердиться: почему копия? И будет ждать бумагу сверху. Или второй: сам пойдет наверх. И так как никто из них моего рассказа, конечно, не читал, то может произойти все, что угодно. Вот как было с моим «Святым колодцем». Сначала хотел печатать Поповкин в «Москве». Потом стал кряхтеть, чесать голову — дескать, цензура. А я выяснил — цензура ни при чем, это он не хочет печатать. Передал вещь в «Новый мир». Там ухватились. И вдруг действительно цензура: «Стоп!» Туда, сюда. Ни с места. Два года ни с места. Помогла жалоба одного писателя в ЦК. Дескать, я издевательски назвал его севрюгой. Почему его, ведь имени нет? А его когда-то нарисовали в виде севрюги. Значит — линия, травля. И мне звонок из ЦК: «Слушайте, мы прочли и смеялись. Но тут пришел этот и жалуется. У нас к вам просьба — замените севрюгу». — «А другую рыбу можно?» — «Лучше не надо». — «А птицу?» — «Это можно». — «Например, дятла?» — «Пожалуйста». Ну, я обрадовался: это даже лучше — стучит. И сразу все завертелось. Цензура хотела опять стоп, а ей из ЦК: «Что у вас там? Не выдумывайте!» И все в порядке, напечатали. Так что неизвестно, что поможет, а что помешает. Но нужна бумага. Бумага — это сила».

С тем и уехали от Катаева. Фильм, насколько мне известно, не пробили.

Что до Катаева, то, возможно, стремление всячески избегать острых политических углов и сохраняло ему жизнь. При всякой другой позиции он был бы обречен — слишком талантлив.

А потому когда Акимов в Ленинграде поставил его комедию «Случай с гением», в которой критики усмотрели (и, кстати, правильно) издевательство над существовавшими литературными порядками, то Катаев не только не приехал выручать отличный спектакль, но заявил, что не имеет отношения к толкованию режиссером пьесы. И спектакль был снят.

И когда Михаил Бубеннов выступил в «Правде» со статьей, критикующей роман Катаева «За власть Советов», то Катаев поторопился в той же «Правде» поблагодарить Бубеннова. Катаев понимал: если «Правда» сама себя высекла (незадолго до того она опубликовала положительный отзыв о том же романе критика М.Кузнецова), значит есть указание САМОГО. А ТОТ шуток, как известно, не любит. То есть любит, но если это его шутки. Так что представляю себе, чего стоило Катаеву расписаться в получении фитиля от Бубеннова, да еще сказать за это спасибо. Думаю, личный запас ненормативных слов был им, наверное, исчерпан при произнесении их под подушкой.

Вот так он сохранил свою жизнь. Поэтому сберег и свои труды для нас. Что ж, поблагодарим его за это.

Отец Киприан Путь владыки

Дело было в 1955 году. Собирал я тогда материал для своей пьесы «Все остается людям». И в сцене спора академика Дронова со священником отцом Серафимом запнулся. Понадобилось поговорить с квалифицированным духовным лицом. Около Переделкино, где я тогда работал, находилась резиденция патриарха. Я туда и заглянул. Вышел ко мне почтенного вида священник. Я представился, сказал, зачем пришел. Поговорил он со мной любезно. Но, чувствую, беседуем, а в глазах у него: «На кой ляд этот тип сюда привалился? Может, пасквиль какой-нибудь собирается написать?» И хотя я самым убедительным образом постарался его заверить, что никакой статьи писать не собираюсь и никак порочить церковь не стану, но основания для подозрений у священника, прямо скажем, в те времена были. В газетах нет-нет да появлялись то отказы от сана, то разоблачительные статьи, где духовенство представляли пьяницами, мздоимцами и развратниками, эксплуатирующими невежество народа. Да и основоположник соцреализма, сам Максим Горький приложил к тому свою могучую руку. Так что, повторяю, глядеть на меня с подозрением, как я ни клялся, основания у священника имелись. И откровенного разговора, увы, не получилось.

Сделал я еще одну-две попытки и вижу — пустой номер. На беседу соглашаются, но с опаской, и ведут себя настороженно, отделываются формальными ответами. Что и следовало ожидать.

А мне как быть? Бросил я тогда клич среди знакомой театральной братии. И вот тут Александр Семенович Менакер, прелестный человек и умница, мне подсказал:

Миша Зернов, вот кто вам нужен.

— А кто такой Миша?

Ну, как же! — и рассказал мне начало истории, развитие которой пойдет ниже.

А именно — на улице Горького (ныне опять Тверская), там, где сейчас театр имени Ермоловой, был некогда театр Эстрады и Миниатюр. (Кстати, там до него находился театр имени Мейерхольда.) И служил в нем администратором Михаил Зернов. Дело знал, но иногда почему-то отпрашивался в самое рабочее время. Однако ему шли навстречу — хороший работник. Но вот как-то руководству театра пришлось вызвать Зернова и сказать: