Воспоминания "Встречи на грешной земле"

Николаю Ивановичу Лобзикову было уже за пятьдесят, и он был холост. Лет двадцать тому назад он полюбил одну обрусевшую француженку, Юлию Федоровну

Жювэ. Она жила в этой же квартире, тоненькая, изящная, маленькая женщина с остреньким лицом и живыми глазами.

Николай Иванович никогда не был красив, но он был высок ростом, плечист и имел мужественные простые черты лица. Все знали, что они скоро поженятся, и слегка подтрунивали над ними, причем Николай Иванович при этом всегда смущенно и в то же время довольно улыбался.

Кроме этих двух братьев был еще третий, самый младший и красивый — Яков. Однажды он приехал погостить, и не прошло недели, как все стали уже звать его Яшей. Он ходил в крагах, много смеялся и шутил, постоянно в его карманах было полно конфет. Яша знал множество забавных фокусов, умел подбросить конфету и, к восхищению детей, словить ее ртом. За короткое время расположил к себе всех в квартире, — стал общим любимцем. Даже его звонки в дверь были особенно жизнерадостными. Дзинь! Дзинь! Дзинь! — и все знали, что это Яша. И, не считаясь, ходили отворять.

Когда Яша уезжал, то на вокзал его поехал провожать Николай Иванович. День был жарким, и, стоя на платформе, уже перед самым отходом поезда, Яша полез в карман за платком, чтобы утереть лоб.

Однако то, что он вытащил, был не платок. Это был бюстгальтер Жювэ. Николай Иванович взглянул на скомканный бюстгальтер, узнал его и, даже не посмотрев на растерявшегося брата, повернулся и ушел.

А через две недели Жювэ переехала в соседний флигель. В ее комнату сначала вселились какие-то молодожены, которые затем поменялись с холостяком, который, в свою очередь, поменялся с Пенкиной.

Что касается Николая Ивановича, то никто не заметил в нем, в связи с этой историей, никаких перемен. Он так и остался со всеми ровен, вежлив и только один раз так напился, что потребовалась помощь доктора Бекмана.

Николай Иванович так и не женился на Жювэ. Раз в неделю поздно вечером он уходил из дома и приходил лишь под утро. Все знали, что он проводит эту ночь с Жювэ. При встрече, однако, он никогда с ней не здоровался и не разговаривал, как будто они были незнакомы.

Жювэ обычно поглядывала на него при этом, но он проходил мимо, глядя поверх ее головы, и она семенила дальше с какой-то жалкой улыбкой.

Спустя много лет после своего первого приезда, Яков Иванович вновь приехал погостить. С ним были полная жена и высокий мальчик. Сам Яков Иванович тоже пополнел и отпустил небольшую бородку клинышком. Он уже не смеялся, не шутил, и звонки его были неряшливые и неуверенные.

Николай Иванович встретил брата приветливо, но, странное дело, они никогда не встречались взглядом.

Яков Иванович побыл несколько дней и вместе с семьей уехал. Больше он не приезжал.

Вскоре после этого женился Александр Иванович. Он, как и остальные братья, был рослым, но худым и болезненным. Его жена, Мария Филипповна, так же была худа, болезненна и среднего росточка. И Надя, и Коля весили при рождении всего фунтов по пять. Однако родителям удалось их выходить.

Но затем Александр Иванович серьезно заболел — у него начался рак пищевода. Он перестал ходить на службу, получил третью степень инвалидности и стал усиленно заниматься фотографией, чтобы хоть как-то прокормить семью. Кожа его пожелтела, щеки ввалились, он весь высох и при ходьбе волочил ноги. Вместо прежнего сильного баритона у него появился тонкий, писклявый голос, как у Петрушки. Есть ему можно было только так: разжевав пищу, он затем через воронку, вставленную в фистулу, ее глотал. Зрелище было настолько удручающим, что во время еды не только дети, но и Мария Филипповна уходили из комнаты в кухню.

Все свободное от службы время Мария Филипповна стала проводить на кухне. Ей приходилось много готовить специально для мужа и стирать его чрезвычайно запачканное белье. Но все это она выполняла стойко и безропотно, только вся съежилась.

Александр Иванович понимал, что стал в тягость семье и сначала с горечью, а потом уже с ехидством заводил разговор об этом.

— Ведь вот же, — сипло пищал он, вызывающе поглядывая на жену, — тоже живу, жизнь называется. Что

ты, Маруся, скажешь? А ведь я так, наверное, долго протяну, что смотришь? Испугалась? Ну, ничего, ладно, сдохну скоро.

На детей он теперь глядеть не мог и не выносил ни малейшего шума. Они стали проводить время в коридоре. Во время игры старшая Надя неизменно надувала Колю.

Ма-а-а... — захлебывался Коля, начиная реветь, — Надька у меня взяла ку-у-э-э...

Что взяла?

Ку-ук-а-а-а...

Надежда! Ты что взяла у Коли?

Мамочка, я не взяла, — начинала хитрить Надя. — Я выменяла.

— Ох, опять выменяла. Уж я знаю твои мены. Ты что у него взяла?

Мы поменялись. Он мне дал куклу, а я ему саблю.

Что это еще за сабля? А ну, Коля, покажи. Коля, вспыхивая и давясь, протягивает кусок палки.

Ну, Надя, как же тебе не стыдно? Какая же это сабля? Отдай сейчас же Коле куклу. Хватит с тебя одной.