Восприемник

Такое же счастье было и на лицах тех, кто отведывал вместе с ним в воскресенье чудного снадобья из церковной чаши. Пашка говорил, что это сам Христос вместе со своими Святыми Тайнами поселяется внутри человека, давая ему новые силы. А баба Нюра просто называла это «Божьей благодатью».

Эх, куда она потом подевалась, эта благодать?..

13

Шаховцев допил кофе и вышел на балкон. Вдалеке искрило, шумело шоссе, внизу, за бетонным забором, сгрудились милицейские машины. Кажется, там располагался батальон ДПС – так вроде говорил Санька, когда на новоселье, разморенные от водки и разносолов, они стояли тут, глядя вниз на подернутый осенним золотом лес…

Справа от перелеска, грубо подрезая его, пролегала дорога, по другую сторону которой топорщились острые крыши коттеджей. Чуть дальше темнела куполами маленькая медово-желтая церквушка, казавшая отсюда совсем крохотной – возьми в ладонь, чуть сожми, и сверху останется только золотистый хрупкий крестик…

Шах вдруг испытал непреодолимое желание вырваться наружу, пройтись по лесу, вдыхая полной грудью ни с чем не сравнимый дух весны. Майский, свежий, предпасхальный. А потом, может быть, зайти в храм…

Он почувствовал, как его словно тряхнуло током. Это ощущение было настолько острым, пронзительным, что он невольно отступил назад, в спасительную пустоту квартиры.

Сердце бешено бухало, словно он, как в армии, пробежал километр в бронежилете. Руки мелко подрагивали, будто перед этим он только-только выпустил из них штангу, которую тягал, жал, толкал до полного изнеможения.

Вытерев со лба мелкую холодную испарину, Шаховцев начал мысленно успокаивать себя, внушая, что все это напрасные страхи и что он оказался здесь, в четырех стенах, исключительно из желания побыть одному, «пересидеть» ситуацию. Что ему ничего не угрожает и в любую минуту можно свалить отсюда на все четыре стороны. Он свободен…

«А, собственно, что такое свобода? – вдруг подумал Шах и усмехнулся. – Надо же – тридцать четыре года прожил, а спроси меня об этом – не отвечу ведь… Хотя она для каждого своя и всегда разная… В детстве – это каникулы, когда не надо вставать ни свет ни заря и переться на уроки. В армии – дембель. Пусть даже у меня его и не было, как у других: с лобызанием знамени и торжественным выдворением из части…»

То, что он больше не солдат и может в любое время покинуть военный городок, Иван осознал на третий день после прибытия в управление, когда отсыпался в общаге после застолья с Кочубеем и Сан Санычем. В то субботнее утро его растолкал начальник пресс-службы, заявившийся на работу, чтобы забрать машину, которую по причине вчерашнего вынужден был оставить у КПП и ехать домой на трамвае.

– Как самочувствие? Головка не бо-бо? – весело подмигнул он хлопающему спросонья глазами подчиненному.

– Никак нет, – хрипло и заметно виновато отозвался Шах.

– Тогда умывайся, одевайся и гуляй! Чего в такую погоду в части сиднем сидеть?

После ухода начальника Шаховцев наконец осознал, что теперь он может смело выходить за КПП когда захочет. И даже не возвращаться на ночь. Главное, чтобы в понедельник, к восьми, быть на утреннем построении. А так – топай на все четыре стороны.

Все еще не веря в это, он умылся, натянул купленный матерью к демобилизации джинсовый костюм (Ольга Григорьевна очень хотела, чтобы сын увольнялся и ехал домой не в убогом казенном мундире), сунул в карман военный билет с пропуском и вкладышем для бесплатного проезда, запер комнату и с волнением пересек проходную, подсознательно ожидая, что его сейчас окликнут и спросят увольнительную.

Но стоявшие на КПП бойцы равнодушно пропустили Ивана, и он, толкнув металлическую дверь, оказался на залитой солнцем улице, среди редких неторопливых прохожих.

Едва сдерживая себя, чтобы не помчаться от безумного ощущения долгожданной и безраздельной свободы, он зашагал по направлению к метро, лихорадочно соображая, куда бы рвануть: к крестному или на Добролюбова. Но после, поразмыслив, выбрал общагу.

В тот вечер он успел не только отзастольничать до счастливого забытья, но и там же, в общаге, частично решить вопрос о восстановлении в институте. На втором этаже жил заочник курсом старше, трудившийся в деканате методистом. Он-то, заглянувший на праздник, и продиктовал Ивану нужное заявление, забрал его с собой и уже после, в понедельник, передал начальству.

К сессии, начавшейся в середине октября, Шах оказался подготовлен не хуже новых однокурсников. Влад и еще несколько прежних приятелей по дневному снабдили его контрольными и курсовыми по всем предметам, которые сами давным-давно сдали. А новые соученики-заочники выручили со шпаргалками.

В первый же день с утра декан, зашедший перед лекцией в аудиторию, представил студентам нового сокурсника, «исполнявшего ратный долг и ныне оставшегося в строю» – как высокопарно, с изрядной долей иронии выразился сам доцент, кроме руководства «заочкой» читавший лекции по русской литературе.