Воссоединение

Но она сумела. Она не могла сказать ему, что влюблена в него, потому что кто знает, куда бы это привело. Она поступила правильно: она ему солгала. Она сказала ему, что всегда была влюблена только в одного человека и всегда будет любить только его. А Дэн повел себя идеально, он не разозлился и не умолял, просто обнял ее и сказал, что все в порядке, что он понимает, а она не могла взглянуть на него, не могла смотреть ему в глаза, потому что ей невыносимо было видеть их выражение; обидела она его или нет – в обоих случаях это надрывало ей сердце.

Казалось, все это случилось с кем-то другим, потому что это было до того, как она осознала, что непоправимо все испортила, когда еще думала, что все может вернуться к нормальному состоянию. Она думала, что если сможет поехать во Французский дом и провести некоторое время наедине с Конором, вдали от Дэна, то все уляжется, и когда они с Конором вернутся в Лондон, Дэн будет с другой девушкой, и она уже больше не будет его любить, и все вернется на круги своя.

Она верила, что все это возможно, пока однажды апрельским днем, после выволочки от стервы начальницы, она не вбежала в дамскую комнату и не расплакалась. И даже не понимала, почему плачет, ведь ее начальница всегда была абсолютной стервой и ничего нового не произошло.

Вернувшись за свой стол, она посмотрела на настольный календарь и улыбнулась сама себе. ПМС, вот в чем дело. Она перелистнула календарь назад, на март, ища красноречивый красный кружочек вокруг даты (обычно это бывало в районе двадцатого), чтобы лучше сориентироваться. Но красного кружочка там не было.

Она похолодела. Желудок сжался в жесткий маленький шарик. Она смотрела на те числа, когда в прошлом месяце у нее должны были быть месячные, но глаз снова и снова сбивался на уик-энд за две недели до этого, тот самый уик-энд, когда у нее был Дэн. Она опять побежала в туалет, игнорируя насмешливые взгляды коллег, и ее вырвало.

Это невозможно. Она принимает противозачаточные таблетки. Да, она порой пропускала день или два, но она это учитывала. Это невозможно. Просто всему виной стресс после трудностей с Конором и происшествия с Дэном, ее паршивая работа, поздние укладывания спать, алкоголь и неправильная еда. Должно быть, так.

И именно это твердила она себе весь тот день, а также ночью, когда пыталась уснуть в объятиях Конора; она твердила это себе на следующее утро в метро по дороге на работу, а также на работе, тщетно пытаясь сосредоточиться. Она раз пятьсот бегала в туалет, чтобы проверить, не началось ли. Когда настала пора уходить из офиса, она поняла, что больше не выдержит. По дороге домой она зашла в аптеку и купила две упаковки тестов на беременность. Придя домой, сделала все четыре теста. Она сидела на полу ванной, уставившись на тест-полоски и пытаясь выплакаться до прихода Конора.

И вот теперь, несколько недель спустя, она снова сидела в ванной комнате, на сей раз не плача, уже без отчаяния и без паники, просто оцепеневшая. Ребенка больше не было.

Обстоятельства уже не вернутся в нормальное русло. Она поняла это, когда увидела Дэна на барбекю, когда заметила краску гнева на его лице, когда почувствовала укол ревности, услышав, что он говорит о других девушках, когда пережила тот отчаянный момент с ним наедине в затемненной комнате. Она не знала, как долго это продлится, полгода, год или всю жизнь, но знала, что для нее с Дэном норма в ближайшем будущем невозможна.

Она должна сфокусироваться на том единственном, что ей доступно – загладить вину перед Конором. Она никогда не рассказала бы ему о беременности, потому что он считал неприемлемым избавляться от ребенка. Вместо этого она поклялась себе в ту ночь в ванной, после того, как ребенок с кровью вышел из нее, что всю оставшуюся жизнь она будет делать все, чтобы он был счастлив. Он никогда не узнает о том, что случилось, и она одна будет нести эту ужасную, проклятую вину. Она найдет способ ее искупить.

Глава сороковая

Утром 21 июня Дэн проснулся в страшном похмелье, таком, при котором трудно двигаться. Впрочем, он и не мог особенно двинуться, потому что на его руке лежала девушка. У нее были мышиного цвета волосы и круглое лицо, по скулам размазалось немного туши. Она была милой, и они хорошо провели время. Но будь он проклят, если помнил ее имя.

Он поднял голову с подушки (боль, тошнота), оперся на левый локоть, правая рука была по-прежнему зажата. Комната незнакомая, должно быть, они у нее дома. Он понятия не имел, где это. Он помнил, как вышел из клуба, как садился в такси, помнил, как приехал к многоквартирному дому, спотыкаясь, поднялся по ступенькам, но у него не осталось никаких воспоминаний о том, что произошло потом.