Воссоединение

Нат прошла в гостиную, пододвинула к окну одно из кресел и села, положив ноги на подоконник. Снаружи ветер гулял по долине, вздымал фонтанчики снега на верхушке садовой стены. Солнце, которое было таким ярким всего час или два назад, превратилось в бледное и водянистое, как тающий лед. Вдали небо было черно-серого цвета.

Она подтянула ноги, обхватила их руками, уперлась подбородком в колени. Из кухни доносился смех, и это радостное оживление составляло разительный контраст с неистовством погоды за окном, с пустотой пейзажа. Натали подумала о прежних, давнишних обитателях этого дома. Она с трудом могла вообразить, как одиноко им здесь было, как холодно и страшно, без электричества, без асфальтовых дорог. Она думала о семьях, которые жили здесь сто лет назад, об их детях, о том, были ли они счастливы. Сама она не хотела бы здесь жить. Она понимала, почему Эндрю так любил этот дом – никто не отрицал его красоты, – но Натали не могла себе представить, что живет здесь, что растит здесь ребенка. Она любила пригород. Любила нормальный уклад, любила, когда дети спокойно отводятся в школу и забираются обратно, а на стол в половине восьмого подается ужин.

Ей было слышно, как Эндрю и Джен болтают в кухне, как Эндрю расспрашивает ее о ребенке, о том, когда он должен родиться, делала ли она ультразвуковое исследование. Она спрашивала его о карьере, о работе Натали. По-прежнему ли она пишет? Ее веселое оживление раздражало Натали, и она почувствовала маленький, горячий укол гнева в затылке. Тебе нужно все это знать? Если бы ты действительно была нашим другом, ты бы все это знала. А где ты была, Дженнифер, когда я делала свое ультразвуковое исследование? Она сделала несколько глубоких вдохов и выдохов и постаралась, чтобы это неприятное ощущение исчезло.

Обед был вкусный. Говяжья грудинка, запеченная с овощами, а к ней пышная, нежная картофельная запеканка с луком. Запивали еду темно-вишневым «Пино Нуар». Разговор тек, то угасая, то возобновляясь, мягко обходя острые углы. Обсуждали планы Джен, то, где она будет жить, что будет делать. Только, похоже, у нее не было никаких планов, она знала только, что хочет вернуться в Англию, что парижский период для нее на данный момент закончен.

– А что насчет отца ребенка? – спросил ее Эндрю. – Разве он не захочет участвовать во всем этом? Тебя это устраивает?

– Я думаю, он утратил право голоса в этом вопросе, – сказала Джен, вскидывая подбородок и сжимая рот в прямую, твердую линию.

– В самом деле? Ты не хочешь, чтобы он вообще имел какое-то касательство к ребенку? – в голосе Эндрю слышалось неодобрение, возможно, неразличимое для остальных за столом, но Натали его уловила и улыбнулась. Из многих вещей, к которым Эндрю относился серьезно, отцовство было на первом месте.

– Я простила ему его первую измену и вторую, – тихо ответила Джен. – После этого я попыталась ничего не замечать. Но когда мне стало известно, что он продолжает интрижку даже после того, как узнал о моей беременности, я решила, что с меня довольно.

– Джен, все это, конечно, ужасно, но это же его ребенок…

Натали откинулась на стуле, стараясь не слишком наслаждаться тем, что ее муж в кои-то веки противоречит Джен.

– Хотя это не так уж необычно, верно? – вмешался Дэн.

– Что именно?

– Ну, – продолжал он, задумчиво гладя сенсорную панель своего мобильника, – я думаю, здесь это просто больше распространено. В Европе, я имею в виду. На континенте. У них более… свободное отношение к верности. Возможно, более зрелое отношение…

– О, ради бога, – пробормотал Эндрю, допивая остаток вина.

Дэн поглядел на него несколько удивленно.

– Что такое?

– Откуда это? Почему принято считать, что это по-взрослому и даже мудро – предавать человека, с которым ты пообещал быть вместе?

– Это не совсем то, что я имел в виду…

– Ты сказал, что это зрело. Неверность говорит о зрелости. То есть неумение придерживаться своих обязательств – это для тебя признак зрелости, да?

Дэн пожал плечами, покачал головой и вновь занялся едой. Натали смотрела на разгорающиеся щеки своего мужа и чувствовала, что сама краснеет от гордости.

Ее также позабавило, как быстро Дэн отступил. Спустя столько лет, когда столько воды утекло, их отношения друг с другом не так уж изменились. Дэн, известный кинорежиссер, по-прежнему подчинялся мнению Эндрю, простого учителя. Эндрю по-прежнему был моральным авторитетом, человеком с твердыми принципами, аж до чрезмерности, до чувства собственной непогрешимости. Джен по-прежнему искала у мужчин (сначала у Эндрю, затем у Дэна) одобрения своих действий, сама была не в состоянии с этим справиться. А когда Лайла находила что-то смешным, она смотрела на Натали, потому что знала, что Нат тоже засмеется. У них всегда было одинаковое чувство юмора.