Восстань и убей первым

Тысячи участников похорон Мугние пробились в огромный ангар на юге Бейрута, в котором «Хезболла» иногда проводила свои массовые мероприятия. Десятки тысяч людей остались на улице. Гроб с телом Мугние был водружен на подиум, и тысячи скорбящих тянулись, чтобы дотронуться до него и получить благословение его честью и его святостью на его последнем пути. Почетный караул военизированной милиции «Хезболлы» в камуфляже цвета хаки окружал гроб. Рядом со скорбными лицами стояли руководители организации, одетые в черные одеяния. На стенах и в руках участников похорон были тысячи плакатов с последней фотографией Мугние, которую позволили обнародовать только сейчас, после его смерти. Надпись на плакатах гласила «Великий мученик-герой». Толпа выкрикивала скорбные лозунги с призывами к отмщению.

Выполняя наказ погибшего товарища, Насралла остался в своем бункере и не появился на похоронах. Огромные экраны внутри ангара и на улице воспроизводили для присутствующих на похоронах надгробную речь генерального секретаря. Торжественными словами он помянул своего главного командира, «который посвятил свою жизнь идеалам мученичества, но много лет ждал, прежде чем превратиться в мученика самому».

Насралла упомянул убийство своего предшественника, Аббаса Мусави, которое только усилило сопротивление и принесло новые унижения Израилю. «Израильтяне не могут постичь, чем явилась кровь шейха Аббаса для “Хезболлы”, тот исключительный эмоциональный и духовный заряд, который она нам дала, – сказал он. – Пусть мир запишет это на скрижалях: я клянусь своей честью, что (с превращением Мугние в шахида) мы должны отметить в истории начало падения государства Израиль».

Толпа ответила: «Мы в твоем распоряжении, о Насралла!»

Насралла закончил угрозами: «Сионисты, вы перешли красную черту[1501]

. Если вы хотите открытой войны – войны, выходящей за границы Израиля и Ливана, – пусть это будет открытая война повсюду».

Насралла и иранцы назначили как минимум четырех человек, которые должны были взять на себя обязанности Мугние. Но открытая война так и не началась. То же самое разведывательное проникновение, которое позволило израильтянам установить взрывное устройство в автомашине Мугние, дало Израилю возможность предотвратить все спланированные атаки «Хезболлы». Только одна террористическая акция оказалась успешной: подрывник-смертник взорвал себя в переполненном людьми туристическом автобусе в Болгарии, убив шестерых и ранив тридцать израильтян.

После смерти Мугние легенды о нем оказались правдой. «Его оперативные способности были выше, чем способности целой четверки заменивших его людей, вместе взятых»[1502], – говорил Даган. Отсутствие Мугние оказалось особенно заметным в том, что организация не сумела ответить на это политическое убийство. «Если бы Мугние был здесь, чтобы отомстить за свою смерть, – сказал один офицер военной разведки АМАН, – ситуация, скорее всего, была бы совершенно иной. К счастью для нас, его рядом не было»

[1503].

Менее чем за шесть месяцев генерал Сулейман потерял атомный объект, который он умудрялся держать под покровом тайны в течение пяти лет, и своего близкого соратника и союзника, обманывавшего смерть десятилетиями. Униженный и разъяренный, Сулейман приказал приготовить для атаки по Израилю ракеты SCUD, часть которых была оснащена боеголовками с химическим оружием. Он требовал, чтобы Асад ответил на израильскую агрессию.

Башар отказался. Он понимал ярость своего генерала, но также понимал и то, что открытая атака на Израиль – не говоря уже о химической атаке – не в интересах Сирии. Такое поведение «требовало внутренней дисциплины», как заметил премьер-министр Ольмерт на встрече с лидером республиканского меньшинства в Конгрессе США Джоном Бейнером: «Башар далеко не глуп»[1504]

. Ольмерт как-то сказал своим ближайшим советникам, что «Асад, которого мы все так любим ненавидеть, в своих реакциях демонстрирует умеренность и прагматизм».

Как и Асаду, Ольмерту приходилось умерять пыл своего окружения, многие члены которого были уверены в том, что Асада нужно убить. В конце концов, он же стал союзником террористов и иранцев. «Все эти истории о прогрессивном прозападно настроенном офтальмологе оказались лишь прекрасными мечтами, – сказал как-то высокопоставленный сотрудник военной разведки АМАН. – Мы имеем дело с лидером-экстремистом. А в отличие от своего отца, он еще и нестабилен и имеет склонность к опасным авантюрам».

Однако Ольмерт отверг эти идеи[1505]. «Именно с этим человеком, – утверждал он, – может быть достигнуто соглашение о мире».