Восстание

— Это небезопасно. И на станции и в городе большое возмущение…

— Какое возмущение? — спросил Колчак, невольно тоже понизив голос.

— Черемховские шахтеры… местные рабочие, даже наши чешские солдаты… — Дежурный офицер говорил совсем тихо, едва не шепотом. — Я офицер и не имею права скрывать от вас… Они поддались агитации, там есть тоже свои большевики… Они могут не послушаться. В городе и в предместьях идут рабочие митинги. Рабочие требуют вашего ареста и суда над вами… Вам нельзя сейчас показываться из вагона.

— Но я… Но я частное лицо… — сказал Колчак, глядя на чеха так, словно от того что-то зависело и стоило только все объяснить ему, как всякая угроза исчезнет. — Я еду за границу… Союзники и Политцентр мне гарантировали свободный выезд…

— Политцентр? Разве от него что-нибудь зависит? — Чех криво усмехнулся. — Это правительство без власти. Ему позволяют заседать в «Модерне», пока здесь войска союзников, но его никто не слушается… Городские рабочие называют его «центропупом» и смеются над ним. Они открыто говорят, что восставали совсем не для того, чтобы у власти очутился «центропуп». В Черемхове, в Жилкине, в Балаганске, в Усть-Куте, всюду вокруг Иркутска — Советская власть…

— Тем более мне нужно немедленно увидеть мистера Гарриса. Вы знаете, генеральный консул Америки…

— Это невозможно. Мистер Гаррис уже уехал на восток, — сказал чех.

— Тогда Жанена… Генерала Жанена… Я напишу ему письмо. Вы помогите мне передать ему письмо…

— Жанен тоже уехал.

— И Жанен уехал?

— Жанен тоже уехал, — повторил чех.

— Значит, здесь никого?

— Только чешский представитель доктор Благож и генерал Сыровой.

Колчак, как бы в недоумении приподняв брови, глядел на чеха и молчал.

— Все иностранные представители уехали. Здесь только доктор Благож, но и он собирается уезжать, — сказал дежурный офицер.

— Только генерал Сыровой… — как бы в раздумье сказал Колчак. — Но он, наверное, имеет распоряжение относительно меня?

— Конечно, я тоже так думаю, — сказал дежурный офицер.

— Он должен знать, что мне гарантирована неприкосновенность и гарантирован свободный выезд за границу…

— Конечно, я тоже так думаю, — сказал дежурный офицер.

Колчак пристально посмотрел на чеха, потом поднял левую бровь и скосил глаз на окно.

— А знал ли генерал Жанен, что к моему вагону часовыми поставлены красные шахтеры?

— Я так думаю, — сказал чех. — Генерал Жанен командует всеми войсками союзников. Он не мог не знать. Без него не решились бы… — Он помялся и прибавил. — Все очень сложно и трудно… Я офицер, я не имею права вам лгать… Чешские солдаты не стали бы драться с красными, защищая вас. А тут еще это убийство на Байкале… Оно еще больше подлило масла в огонь…

— Убийство на Байкале?

— Войска атамана Семенова… Оставляя Иркутск, они захватили с собой заложников и убили на Байкале. Говорят, они убивали их палками и бросали в воду, под лед… Там было убито тридцать мужчин и одна женщина…

— Нет-нет, я ничего не знаю об этом… — Колчак на шаг отступил от чеха и поднес руку ко лбу. — Я отрекся пятого января, а это случилось шестого… Я слышал что-то подобное, но это случилось шестого…

— Так, — сказал чешский офицер, — шестого. Но на митингах говорят, что это вы призвали Семенова в Иркутск. Я слышал, что так говорят…

Колчак стоял неподвижно и глядел куда-то вверх, выше головы чеха.

Где-то рядом на путях лязгали вагонные буфера. Доносился дальний шум уходящего поезда.

— Разрешите мне идти, господин адмирал? — спросил дежурный офицер.

— Нет-нет, — сказал Колчак. — Подождите… — Он опять шагнул ближе к дежурному офицеру и даже взял его за рукав шинели. — Сделайте это для меня… Я… я не останусь в долгу… Я должен сейчас же увидеть генерала Сырового…

— Но генерала Сырового нет на станции, он уехал в город. Его вызвал доктор Благож. Туда же уехал начальник нашего эшелона. Там какое-то совещание.

Колчак опустил руку.

— Может быть, оно касается меня?

— Может быть, — сказал дежурный офицер. — Я тоже так думаю… Но я сделаю все, что будет в моих силах. Я доложу генералу Сыровому, как только он вернется.

5

Колчак ждал генерала Сырового до вечера. Три раза менялись часовые, и три раза он слышал, как за окнами скрипел снег.

Он ни о чем не мог думать. Все его внимание было сосредоточено только на ожидании Сырового, и чем больше проходило времени, тем ожидание становилось нетерпеливее.

Он ходил взад-вперед по салон-вагону, освещенному тем же трехсвечником, который стоял на столе в ночь отречения, ходил долго, пока не устал, тогда опустился в кресло, положив руки на подлокотники. Три синеватых огонька отражались в мутном трюмо, как будто там, где-то далеко за вагоном, тоже стоял стол, на столе горели три свечи, и у стола сидел черный человек с огромным, как у елочной маски, носом и злым ртом.

Колчак увидел в зеркале отражение своего лица, и оно показалось ему чужим. Он поднялся и в суеверном страхе поспешно погасил среднюю свечу.

В это время снова послышался скрип снега за окнами.

Колчак посмотрел на часы.

«Нет, это не смена караула… До смены еще час…»

Он прислушался.