Восстание элит и предательство демократии

Нетрудно понять, почему исторически третьи места были естест­венным пристанищем памфлетистов, агитаторов, политиканов, газет­чиков, революционеров и других людей слова. До того, как возник жур­нализм в его современном виде, таверны и кофейни (часто располагав­шиеся у дорожных застав и на перекрестках больших перепутий) сами по себе служили средством коммуникации и местами, где новости собирались и пускались в оборот. В тоталитарных странах они сохра­няют за собой эту функцию и поныне. Такая история делает сугубо уместным акцент на протополитическом характере третьего места и вывод – даже если Олденбург его и не делает, – что упадок демократии соучастия может напрямую соотноситься с исчезновением "третьих" мест. По мере того, как обжитые округой "точки" уступают место торговым центрам в пригороде или, с другой стороны, частным вече­ринкам с коктейлями, принципиально политическое искусство бесе­ды замещается болтовней о покупках или пересудами о людях. Всё в большей и большей степени беседе буквально не оказывается места в американском обществе. В ее отсутствие, как – или, лучше сказать, где –

могут приобретаться и отшлифовываться политические навыки?

Третье место, утверждает Олденбург, воссоздает некоторые луч­шие черты жизни маленького городка в большом городе. Оспаривая тех, кому городок видится безнадежным в своей оторванности и ог­раниченности, Олденбург воздает хвалу его умению занять свой до­суг, его навыкам артелыцины и его способности открыть окно в ши­рокий мир. Он приводит отрывки из письма, присланного ему некой женщиной, выросшей в городишке штата Огайо во время Великой депрессии, которая приписывает "всем тем разговорам, мимоходом слышанным в лавке аптечных товаров" заслугу в донесении до нее того все возрастающего осознания, "что мир куда больше, чем Бар-кертон, штат Огайо". Ребяческое подслушиванье, полагает она, заро­нило в нее "пожизненный интерес к политике, экономике и филосо­фии (ни в коей мере не входившим в мир домашних разговоров), поскольку все это было центральными темами общения жителей маленького городка.

Если городок и его урбанистическое продолжение, круг сосед­ства, питает "интерес к людям и к бесконечной способности зани­мать и просвещать друг друга", пользуясь выражением Олденбурга, то этого никак не скажешь, а скажешь – не поверят, о торговых цент­рах, хотя их зачастую и вовсю нахваливают как новый вариант "Глав­ной улицы". Те, кто заявляет, что торговые центры способствуют утверждению нового чувства сообщества, "балансирует на грани полной чуши", утверждает Олденбург. В торговых центрах обитают прохожие и корпорации услуг, но не сообщество. Какая-нибудь мес­тная торговая палата не делает секрета из предназначения торгового центра: там "рады покупателям, а не ротозеям". Бары и рестораны спроектированы для большого скопления людей и быстрого оборо­та. Сидячих мест едва хватает, что не располагает к тому, чтобы здесь засиживаться. Звучащая фоном музыка заступает место беседы. Ол­денбург называет "смехотворным" их сравнение с Главной улицей; Главная улица дает "состав действующих лиц", торговый центр –"дрейфующую по течению безликую массу".

Аргументы в пользу пригородного образа жизни как противо­положности городка или старомодной городской соседской округи не очень-то могут основываться на утверждении, что он способст­вует формированию чувства общности. Они должны основываться на критике

общины – на утверждении, что городок и круг соседства в городе отмечены узостью, этноцентризмом, подозрительностью к чужакам и нетерпимым отношением к "различию" (мнимое про­славление которого стало клеймом академического "постмодер­низма"). Мэри Паркер Фоллитт жаловалась, что если она пыталась указывать на преимущества круга соседства, несогласные "тут же впадали в ярость по этому поводу".

"Я никогда не понимала, почему эта тема разжигает в них страс­ти с большей легкостью, чем любая другая. Они немедленно при­нимают как само собой разумеющееся, что я предлагаю их наглу­хо позакрывать по их соседским округам и герметически закупо­рить; они заведомо полагают, что я имею в виду соседскую об­щину как замену любому другому виду контакта. Они говорят мне о житейской мелочности круга соседства, и мне приходится выслушивать рассказы о прегрешениях соседства, от мелких дрязг до непреклонного бойкотирования. Нетерпимость и узость про­цветают в соседстве как социальной группе, говорят мне; в более широкой группе их нет".