Восстание на Боспоре

Когда взошло солнце, то Бабон и все, кто стоял на башне, уже не заметили людей около могилы Борака. Их словно смело солнечными лучами вместе с ночной темнотой. То, что происходило ночью при свете костров, сейчас показалось Бабону ночным видением, и он готов был усомниться в его подлинности.

4

Флот Диофанта зимовал частью в херсонесской гавани, частью в керкинитидской. Полководец имел твердое убеждение, что для полного завершения таврических дел нужно весной нагрянуть всеми кораблями в Пантикапей. Перисад прислал несколько писем с настоятельными просьбами поспешить с помощью, чтобы предотвратить угрозу рабского мятежа.

Повеление свыше об отплытии флота в западном направлении нанесло удар замыслам Диофанта, так как он всерьез опасался беспорядков на Боспоре, которые подхлестнут немирных скифов к возобновлению войны.

– Эх, как получается! – схватился за бороду полководец, бросая укоризненный взгляд на своего советника.

Это он расписывал Митридату об их блестящих победах и донес в пышных выражениях, что война в Тавриде закончена. Что же касается возможности бунта на Боспоре, то Бритагор счел ее такой мелочью, о которой великому царю и упоминать было неловко.

Теперь Митридат дает им новую задачу – посетить западные порты Понта Эвксинского и наглядно показать всюду свою мощь. По-видимому, царь уверен, что дела боспорские улажены окончательно и полностью. Диофант испытывал досаду. Бритагор был настроен более благодушно и уверенно.

– Что-то я не верю в опасность рабского бунта на Боспоре, – говорил он, – просто Перисад излишне пуглив. Какие восстания, если степные скифы разбиты! На чью помощь могут рассчитывать повстанцы?

– Скифы разбиты, – бурчал Диофант, – но не истреблены, даже не смирились. В позапрошлом году они тоже были побеждены, Палак клялся в верности Митридату. А что получилось?.. Ведь и сейчас в степи бродят шайки его воинов.

– Нет, стратег, теперь не то, – возражал весело Бритагор. – Палак умер от ран, это нам известно. Лучшие князья его погибли, в Скифии разброд и голод. Некому прийти на помощь боспорским сатавкам, если они вздумают бунтовать. Да они не посмеют и подумать об этом!

Полководец не разделял благодушного настроения своего советника, но несколько успокаивался, выслушивая его доводы. Все-таки Бритагор был силен в политике. Может, он и прав.

– Воля Митридата священна, – вздохнул Диофант, – нужно немедля сниматься с якоря. Но мы не можем возвратиться в Синопу, не завершив боспорских дел. Митридат, как только узнает, что мы обманули его, казнит нас обоих. Пусть флот ведет Неоптолем, а мы с тобою должны съездить в Пантикапей на «Арголиде».

Решение это стало известно многим, узнал о нем и пронырливый Пифодор. Раньше чем многовесельная армада тронулась на запад, из херсонесской гавани вышло три корабля: два маленьких херсонесских и один большой понтийский – «Арголида». Диофант сначала хотел отплыть на одном корабле, но ему доложили, что в ближних водах пошаливают пираты. По настоянию херсонесских архонтов Диофант согласился на сопровождение «Арголиды» двумя херсонесскими суденышками.

Погода благоприятствовала, море, хотя и грозное в своем могучем колебании, не встретило их шквалами, столь страшными в этих местах. Понтийцы кутались в плащи и сквозь холодный туман вглядывались с любопытством в изломы таврских гор, населенных воинственными горцами. Многие втайне шептали молитвы богам, прося их сделать плавание благополучным.

5

Гребец, напрягаясь, опрокидывался назад, загребая веслом серую воду. Бурые волосы его спутались и выглядели лохматой грязной шапкой, что без всякой грани переходила в такую же бороду. Глаз не было видно, они спрятались за космы волос. Только нос с раздувшимися от усилия ноздрями выглядывал из волосистой массы, свидетельствуя, что гребец был человеком, а не сказочным страшилищем, способным испугать даже взрослого человека.

Обнаженные руки гребца были закопчены дымом, ибо всю зиму он работал в кузнице молотом, выбивая из вишнево-алого куска железа веселые пучки ослепительных искр.

Но вот навигация началась, и все гребцы опять сели за весла. Сел с ними и раб Сколот.

Не так много времени прошло с рокового дня последней битвы, но кажется – уже много лет оттягивают руки ржавые цепи, а беспросветное рабское существование длится бесконечно долго.

Сколот никогда не говорил о своем прошлом. Был молчалив. И никто из товарищей по несчастью не знал, что он и есть князь Фарзой, друг и родственник царя Палака, храбрый военачальник, который вел в битву многочисленную конную рать.

Может быть, поэтому ни Табана, ни Лайонак не могли узнать, жив ли он и где находится. А кто и знал правду, то молчал, помня указание Диофанта «забыть о существовании князя Фарзоя». Не все рабы ходили в цепях и спали в грязном углу. Фарзой же был отягощен железами и забыл, когда в последний раз мылся и подстригал бороду.