Восстание на Боспоре

Однажды, выйдя из города через северные ворота, он оказался возле кладбища. Здесь стояло небольшое капище с алтарем для жертвоприношений. Рабы и черный люд города ходили сюда молиться и приносили жертвы единому и безыменному богу, культ которого был занесен с востока. Вначале здесь поклонялись фракийскому богу Сабазию. Фракийские рабы и наемники изображали его верхом на коне и называли богом милостивым и высочайшим. Поклонялись ему и греки, находя в нем сходство с Дионисом – богом растительных сил вечно возрождающейся и умирающей природы. И сейчас в капище стоит обветшалая статуэтка бородатого веселого старика во фригийской колпаке, из-под которого выбиваются кудрявые волосы. Бог одет в рубаху и широкие штаны, как крестьянин. Только по его колпаку и одежде рассыпаны звезды. В левой руке он держит скипетр, а правую поднял для благословения. У его ног всегда лежат виноградные лозы с листьями и гроздьями, колосья пшеницы, венки из чеснока и лука. Его и сейчас любят все, кто возделывает свои поля, они приезжают сюда и поклоняются ему. Приносят посильные жертвы. Но тут же толпятся многочисленные последователи еще более всеобъемлющего божества, именуемого «единым и безыменным», ибо властвует оно над всем миром, над всеми народами и ни одному из языков земных не дано назвать его по-своему. Культ единого бога на Боспоре лишь зарождался, но уже нашел своих последователей. Свыше сотни людей стояло перед часовней. Были среди них и бедняки и прилично одетые люди. Они молились, подняв руки. Их песнопения сливались в один хор, в котором чувствовался разнобой. Каждый пел, как мог. Да и слова протяжных молений произносились на многих языках, среди которых яснее других слышалась скифская, фракийская и эллинская речь.

– О спаситель, приди!.. – жалобно выводили молящиеся.

Савмак с удивлением остановился и прислушался к этому призыву, преисполненному надрывной печали. Казалось, люди похоронили своих близких и сейчас оплакивают их.

Юноша подошел к одному человеку в сером хитоне и спросил его, что это за люди и кому они молятся. Человек поднял брови и с неприязнью ответил, покачав головой:

– Вы насмехаетесь, молодой слуга. Если вы посланы своим господином, то делайте свое дело и убирайтесь отсюда.

И, отвернувшись, молельщик поднял вверх худые руки с железными браслетами на запястьях и с усердием стал подтягивать общему хору:

– О безыменный, сойди к нам и принеси благо!

Постояв с минуту, парень прошел на кладбище, привлекательное своими памятниками, свежей травой и кустарниками, тишиной. Тут было хорошо. Бабочки бесшумно порхали в воздухе, над цветами жужжали пчелы. Они напомнили о далекой насеке, о дедушке, заставили сердце болезненно сжаться. «О дед! Ты не отомщен, а я до сих пор не разыскал убийцу и не увидел, какого цвета у него кровь?»

Но тишина и умиротворение сами сходили ему на душу. Как хорошо, безлюдно и задумчиво вокруг! Надгробные камни, как седые мудрецы, замерли в раздумье. А кусты манили в тень. Там щебетали птицы. Знакомое очарование одиночества среди молчаливой природы охватило Савмака. Но что это?.. На камнях есть надписи, высеченные то искусно, то грубо, кое-где стершиеся и покрытые лишаями сухого мха.

Он попытался разбирать надгробные слова. С трудом из букв слагались имена давно умерших людей. Прогулка но кладбищу понравилась, парень стал при всяком удобном случае приходить сюда. Надмогильные плиты стали его библиотекой. Он упорно разбирал надписи – и узнал многое о прошлом Пантикапея.

Раздвигая кусты дикой вишни, однажды обнаружил среди зарослей вход в старый склеп. Позже узнал, что это была могила Никомеда, бунтовщика и заговорщика прошлых времен, проклятого жрецами. Так ее и называли – могила Никомеда Проклятого.

Каждый, проходя мимо, должен был бросить камень или горсть земли в сторону нечистого места.

Со временем склеп оказался полузаваленным мусором и камнями, зарос кустами и дикими травами, был забыт. О Никомеде не вспоминали, место его погребения постепенно стало самым безлюдным и труднодоступным уголком на погосте. Только осы и шмели гудели над кустами да солнечные лучи и дожди летом, а зимой мороз медленно разрушали каменный вход, в который можно было проникнуть лишь согнувшись.

Спустя несколько лет Савмак услышал обстоятельный рассказ о Никомеде, о его связях с мятежной Феодосией, силой присоединенной к Боспорскому царству царем Левконом Первым. Левкон казнил мятежников и их главарей из когда-то славного рода Археанактидов, в том числе и Никомеда, тайно связанного с мятежниками.

Спустившись в склеп, юноша пригляделся в полутьме, и перед его глазами выступили стены старого дромоса, грубо расписанного фресками, изображавшими корабли, всадников в скифских одеждах, сцену приготовления к состязанию Пелопа и Эномая, суд Париса и еще какие-то фигуры, облупившиеся от времени.