Восстание на Боспоре

Бритагор сделал паузу. Такое вступление благоприятно отозвалось на настроении боспорского владыки. Он стал успокаиваться, лицо прояснело, руки перестали теребить складки одежды. Благосклонно и с выжидающей доверчивостью царь устремил взор на вкрадчивого понтийца. Перисад, как и другие монархи всех времен, всегда нуждался в умных и находчивых помощниках, которые могли бы в критические минуты быстро находить выход из затруднительного положения, освобождая своего царственного повелителя от тягостной обязанности думать и напрягаться самому.

– Продолжай, достойный муж. Мне понятно начало твоей мысли, но не совсем ясен ее конец, – сказал он.

– Я хочу сказать, государь, что если ты соблаговолишь изложить свою просьбу о войсках письменно, то твое письмо будет доставлено нами в Синопу и вручено в руки царя Понта. Целый флот будет охранять твое послание в пути.

Перисад улыбнулся. Впалые щеки и высокий лоб сморщились. Стало видно, как тонка кожа на его лице. И если в своей желчной нетерпеливости и раздражительности царь еще выглядел моложавым, то, улыбаясь, он вдруг обмяк и как-то сразу пожух, постарел.

Придворные поддержали настроение своего повелителя сдержанным ропотом удовлетворения.

– Что ж, я, пожалуй… пошлю письмо брату нашему…

Говоря это, царь взглянул на Саклея. В лисьих глазах последнего светились настороженность и напряженная мысль. Обменявшись с царем едва заметными жестами, Саклей провел сухонькой ручкой по жидкой бороде. На пальцах красными и зелеными звездочками сверкнули самоцветы.

– Почтенные посланцы, дорогие гости наши! – обратился он к понтийцам, – Ваши слова рождены мудростью и взлелеяны знанием! Но мне, как цареву писцу и радетелю дел его, хотелось бы знать – какие обещания следует изложить в письме вместе с просьбою о помощи войсками?

Бритагор пожевал мягкими втянутыми губами и поднял вверх бесцветные глаза, как бы соображая.

– Возил я письма Митридату от князей и царей, – начал он в раздумье, – и все они были написаны, как пишут братья старшему из них. Вместе с приветом и пожеланием здоровья и многих лет жизни и благополучного царствования следует просить царя Митридата, чтобы он стал предстоятелем – защитником вашим, наставником и руководителем в делах больших и малых, взял вас под сень своего щита. Нужно принести клятву в вечной верности вашей дружбе, готовности делить с ним радости мирной жизни и тяготы войн…

Он приостановился и окинул непроницаемым взором внимательные лица Перисада и царедворцев, что старались не пропустить из сказанного ни одного слова, проникнуть в суть его речи.

Бритагор был опытным дипломатом и придворным, умел, говоря, следить за действием своих речей и быть готовым всегда переменить позицию и искусным оборотом придать своим словам смысл, противоположный первоначальному. Он прошел горькую школу долголетних интриг при дворе понтийских царей и более чем кто-либо мог сказать, что сумел долго удержаться вблизи трона и не потерять головы лишь благодаря старой, испытанной тактике отвечать на оскорбления поклонами, а на едкие замечания – непроницаемым и почтительным молчанием. Тем молчанием, в котором больше всего ложной многозначительности, всегда сбивающей с толку противника.

– Следует также выразить в письме… – продолжал он, прекрасно зная, что ему внимают, как оракулу Митридата, и что его голос доносится до берегов далекой Малой Азии, где его слушает весь синклит Митридатовых мудрецов и советников, – следует выразить свою готовность отдать царю сильному в дар плоды земель ваших, сокровища ваших домов и храмов, животы друзей, подданных и рабов… И обязаться ежегодной поставкой в Синопу хлеба не менее ста тысяч медимнов…

Он выпрямился, смело взглянул в лик боспорского царя и, подняв руки, как для молитвы, заключил:

– Тогда царь Митридат, получив послание ваше и подарки, решит судьбу вашу и, если помогут вам боги, возьмет на себя бремя забот по защите и управлению земель и народов, вам подвластных!

После чего, смиренно опустив глаза, с глубокой почтительностью склонил голову.

При последних словах Перисад заволновался, стал крутить головой и бросать вокруг недоуменные взгляды, полные немых вопросов. Пятна алой краски выступили на скулах, а руки нервно переплелись пальцами. Пальцы извивались и хрустели на весь зал, казалось, царь ломал их, как сухой камыш.

– Как? – хрипло спросил он. – Такие обещания?.. Я же независимый монарх! Не унижает ли это моей царственности, не означает ли отказа от самостоятельности?

Бритагор сделал успокаивающий жест.