Восстание на «Св. Анне»

Дуэль кончилась. Только много лет спустя, уже в Советской России, я узнал, почему красный ледокол вынужден был прекратить борьбу: плохо установленная пушка расшатала судно, и старая трещина, полученная «Канадой» во время одной из аварий, разошлась вновь, грозя гибелью судну, заброшенному среди непроходимых льдов, далеко от порта и доков.

«Минину» посчастливилось. Неповрежденный, он продолжал свой поход во льдах, и караван судов медленно пробивался вслед за ним к выходу в открытый океан, через нагроможденные северными бурями ледяные барьеры.

Но через несколько часов «Минин», а за ним и все корабли снова стали. «Минин» усиленно дымил и давал какие-то сигналы.

Оказалось, что он спрашивает «Ярославну» о количестве угля и провианта на судне. Командир «Ярославны» ответил морскими сигналами. Затем такой же вопрос последовал по адресу «Русанова», а «Ярославна» получила распоряжение подойти вплотную к «Минину». И, наконец, пришла наша очередь. В момент, когда «Минин» сигнализировал нам, капитан смотрел в бинокль в сторону ледокола, но не пошевельнулся, чтобы дать ответ.

— Сигнал повторен. Требуется немедленный ответ, — докладывает Кованько.

— Так, так, — говорит, словно про себя, капитан. — Ясно!

— Что ему ясно? — шепчет Кованько.

— Шатов, сигнальщика! — кричит капитан.

— Есть! — отвечает боцман. — Сигнальщик, на мостик!

— Передавай! «Угля на 11 часов экономического хода. Провиант на исходе. Шли из Плимута, не заходя в порты. Просим угля и консервов».

— Но ведь у нас пол-ямы угля, — говорит удивленно Кованько.

— Вас не спрашивают — не суйтесь! — грубо говорит капитан. Но на этот раз он уже не злится. Он самодовольно улыбается, затем хохочет, отворачивается и уходит.

— Николай Львович, что же это? — говорит Кованько. — Смотрите на «Ярославну»!

Мы подошли теперь ближе к обоим судам, и теперь без бинокля видно, как пассажиры «Ярославны» перебираются на «Минина». По переброшенным с яхты и ледокола трапам бегут матросы с корзинами угля.

«Ярославну» бросают!

— Вот почему смеялся капитан. Он не хочет отдать свой уголь «Минину», он хочет остаться самостоятельным.

— Но ведь на «Минине» и так столпотворение вавилонское, — говорит Кованько. У него привычка всему удивляться. Привычка молодого, здорового, мало жившего, мало размышлявшего парня. От этого он кажется еще моложе и неопытнее.

— Еще и русановцев заберут.

— Неужели заберут?

— А зачем бы иначе спрашивали. И нас бы забрали, но теперь, пожалуй, не заберут. Мы — невеста без приданого.

На этот раз капитан оказался молодцом.

Перегрузка с «Ярославны» шла весь день и ночь, и только утром подошел к борту «Минина» «Русанов». Опустевшая «Ярославна» безжизненно поникла у стены неразбитых льдов.

К вечеру было покончено и с «Русановым».

— Следуйте за нами, — командует «Минин» «Св. Анне».

Опять медленно и глухо стучат машины, и крутыми тяжелыми всплесками, зеленой зыбью перекатывается вода за кормой «Св. Анны». Мы проходим мимо пустой «Ярославны». На палубе судна валяются брошенные как попало ящики, доски, картонки, клочки примерзшей к палубе бумаги и прочего мусора. В узком фарватере мы почти касаемся борта брошенной красавицы яхты. Жутко глядеть на это крепкое, оставленное среди льдов и снегов, неповрежденное судно.

«Ярославна» позади. Идем мимо «Русанова». Тот же беспорядок на палубе, те же клочья бумаги и кучи деревянных обломков.

— Смотрите, смотрите! Человек! — громко закричал Кованько.

И действительно, над поручнями командного мостика «Русанова» поднялась чья-то тепло укутанная фигура. Вот она оборачивается к нам, и я различаю на ней форменную морскую фуражку. А вот еще человек, внизу на палубе, — матрос. Когда мы поравнялись с «Русановым», на его палубе появился добрый десяток фигур, оборванных, худых, едва державшихся на ногах.

— Братишечки, вас, что же, оставили? — закричал вдруг, приложив рупором руки ко рту, неизвестно откуда взявшийся Оська Слепнев.

Я невольно обернулся. Но капитана не было.

— На дачу ехали, да не доехали! — ответил один из русановцев.

— На каку таку дачу?

— Еханга прозывается. Слыхал про такую курорту?

— Слыхал, приятель, как не слышать. Мимо проезжали — так даже безбожники крестились. Так вас тут бросили? Померзнете вы тут все, как цыплята!

— Померзнем, милой! Как не померзнуть? Сами сбежали, каты проклятые, а до нас и дела нет!..

— А кто на мостике-то?

— Помощник капитана. Свой парень... Да матросиков десяток с нами остались. По радио прокричали своим, чтоб за нами кого послали, а поспеют ли, — про то лысая бабушка гадала, да нам не рассказала.

— А ты веселый парень.

— Да и ты, вижу, не скула.

— А за что вас? — кричал Оська; «Русанов» уже оставался позади.

— За дело, милой! Что греха таить, за дело! Буржуев давили да фронты рушили, книжечки читали да старших не слушали.

— Прошевай, дядя! — надрывался Оська.

— Топали б к своим, ребята, — доносилось с «Русанова».

— Что за крик?! — появился старший. — Ты, сказочник, пошел вон отсюда. Ну, на носках!

Оська быстро исчез в кубрике.