Восстание на «Св. Анне»

Только на третий день мы повернули к югу, и уже к вечеру перед нами из пучины вод поднялись далеко видимые черные скалы Скандинавии. Капитан в полдень взял высоту солнца секстантом и определил широту места судна. По его расчетам, ночью мы должны были иметь на траверзе мыс Нордкап, крайнюю северную точку Европы.

Следующее утро, солнечное и ясное, показало нам очистившийся от мглы горизонт. Успокоенное море ласкалось у гранитных обрывистых скал Норвегии. Многочисленные острова и островерхие утесы торчали из воды.

Начинались знаменитые норвежские шхеры — морской путь, равного которому по красоте и дикой величавости, может быть, нет во всем мире.

Грани скал, отшлифованные водой, отражали свет солнца матовым блеском. Волна морская, разбившаяся сотни раз о крепкие башни и волнорезы утесов, катилась здесь зеркальным переливом, подобно речной волне, и судно, лавируя от острова к острову, от берега к берегу фиорда, шло на юг. На волнах лениво качались белые чайки и встречные рыбачьи челноки со стрекочущими крошечными моторами. Иногда на отмелях, где море отступало от подножия тяжелых скал, чернели, готовые покрыться весенней листвой, рощи, и сосны задорно карабкались по склонам, казалось бы неприступных, каменных массивов. Зеленые и красные домики стояли на берегу, встречая стеклами окон вечернее солнце. Наконец, когда уже сгустились сумерки, большой пароход — «Король Гаакон VII» — проследовал на север к Гаммерфесту и Киркенесу.

Это уже была Норвегия. Туманные пустынные берега России остались далеко позади.

Рано утром на другой день «Св. Анна» подошла к деревянным пристаням «северного Парижа» — Тромсе.

Солнце выглянуло из-за скал континента и обласкало на нем маленький островок и маленький город, этот идиллический уголок норвежского севера.

В Тромсе я бывал много раз. «Северный Париж» имеет семь тысяч жителей, триста автомобилей, пять или шесть гостиниц, два кино и универсальные магазины в три этажа. В городке живут преимущественно рыбаки и торговцы рыбой.

В домах на каждом столе — норвежский флаг. Страна все еще радуется своей молодой политической свободе, которая, конечно, ни на йоту не изменила обычный уклад жизни норвежского рабочего, крестьянина и рыбака.

По знакомым скрипучим доскам пристани, мимо амбаров, от которых несет густым запахом приготовленной к вывозу вяленой рыбы, мы прошли на пыльную улицу, упирающуюся в ограду высокой готической церкви, единственной в городе. За церковью, за двумя-тремя рядами домов, над зелеными и красными черепицами крыш встает серый, только что освободившийся от снега склон высокого холма. Поперечная улица, на которой помещаются аптека, банк и десяток прекрасных магазинов, привела нас в «Гранд отель» — трехэтажную деревянную гостиницу, которой по чистоте и уюту позавидовали бы многие наши областные города.

Капитан снял большой номер. Рядом поместился старший. Я и Кованько поселились в небольшой комнате с балконом, откуда открывался вид на море. Крошечная бухта была как на ладони. Несколько юрких катеров и моторных лодок создавали картину оживления и даже некоторой суеты. У противоположного берега фиорда, в шхерах, лавировали яхты спортсменов, напоминая белыми парусами больших птиц, слетевших на воду со снежных вершин скандинавского массива.

В Тромсе мы должны были починить паропроводный клапан, погрузить свежий провиант и решить, что делать дальше. По очереди мы несли вахту на судне и вечерами фланировали в городском саду под перекрестными взглядами высоких, здоровых норвежек, белокурых и розовощеких. Сидели в кино, глядя на игру вездесущих Пикфорд и Де-ла-Марр, а утром на шлюпках уезжали на живописный островок, расположенный прямо против города, на другой стороне фиорда.

Капитан неизменно каждый день отправлялся утром на телеграф, что-то кому-то телеграфировал, от кого-то ждал пост-рестант.

Здесь мы узнали, что две недели назад в Тромсе прибыл «Минин». Пассажиры немедленно покинули перегруженный людьми ледокол и перешли на прекрасные пароходы, обслуживающие линию по фиордам, а сам «Минин» вскоре ушел на юг.

Никаких писем, указаний, распоряжений для нас оставлено не было. Генерал Миллер и его штаб забыли обо всем, что оставили позади.

Теперь «Св. Анна» должна была сама решать свои судьбы. Вернее, их решал единолично наш капитан.