Восстание на «Св. Анне»

— А кто же при машине там, кто же на вахте? Ведь машина-то стучит, — сказал Загурняк.

— Да, наверное, Степанов да Ионин всё, — сказал Андрей. — Капитан и старших, наверное, приструнил, а то, может быть, и кока от плиты к топке перевел.

— А рулит-то кто?

— Кто? Сычев, конечно!

— Ну, а как же смена?

— А за сменой к нам придут.

— Поклонятся!

— Не ходить, ребята, — твердо сказал Андрей. — Пусть покрутятся, а завтра мы с ними поговорим иначе.

Долгое время никакой связи между кубриком и палубой не было, но, когда стемнело, в кубрик вошел Шатов.

Кубрик встретил его недружественным молчанием.

Шатов постоял у двери, подошел к столу, провел пальцем по цинковому бортику и посмотрел на палец. Затем вытер его о серую грязную штанину и осмотрел хозяйским взглядом кубрик. Матросы молчали.

— Что же, ребята, а вахта-то как? Чего порядок забыли? Не на берегу ведь.

— А что, и без нас, поди, справятся, — ядовито, себе под нос, пробурчал Загурняк.

— Коли в Америку, так нас нет, — поддержал Вороненко.

— Нам не платили ведь, — добавил Санька Кострюковский.

— А мне платили? — вспылил Шатов.

— А то нет? — закричал Яковчук. — Иначе чего же ты стараешься?

— Молод ты, сукин сын, мне такие вещи говорить, — рассердился старик. — Шел бы лучше в свой кубрик.

— А ты стар, да удал, боцман, — выступил вперед Андрей. — Не за страх, а за совесть работаешь. Так заруби себе на носу — на вахту мы не пойдем. Пусть повернет капитан на север да все оружие нам сдаст, тогда поговорим.

— Ишь ты, какой выискался, Аника-воин, — прошипел боцман. — Тебе и оружие сдай, тогда только ты говорить станешь. Вишь, как тебя расперло. Вождь! Сукин сын!

— Ты не ругайся, Шатов, — сказал Андрей. — Не за добром пришел, так проваливай, а то вылетишь рваным пыжом.

— Да что это? — сжал кулаки Шатов. — Да ты грозить? Ах ты, стервец задрипанный!

— Гони его в шею, Андрей! — закричал кто-то в глубине кубрика.

— Вон к черту! В загривок старца! Продажная душа! Подлюга!

Шатов побелел от злости и шагнул к дверям. Андрей за ним.

— Бунтари! — крикнул с нижней ступеньки Шатов. — Висельники! — и выбежал из кубрика.

Матросы долго молчали.

— Ну вот, война объявлена, — сказал, наконец, раздельно и задумчиво Кас.

— Да, — протянул Яковчук. — Погнали мы боцмана здорово. Теперь миру не бывать.

— А вот и манифест услышим! — крикнул Загурняк. — Сам капитан прет.

Глаза матросов поднялись к верхним ступеням лестницы, ведущей в кубрик. Грузная фигура капитана закрыла просвет. Тень от широких плеч легла на пол кубрика. Капитан дошел почти до низу лестницы и стал на одной из последних ступенек. Он нагнулся, подался вперед и просунул голову в кубрик. Во всей его фигуре, громоздкой и неуклюжей, несмотря на высокий рост, чувствовалась необычная настороженность. Прежняя уверенность и презрительное спокойствие оставили его.

Матросы поднялись и встали перед ним, но это не был знак внимания или повиновения. Это было то движение наизготовку, когда напрягаются мышцы и настораживаются нервы. Андрей стоял впереди.

— Слушайте мое последнее слово, — отчеканил капитан. — Мы пойдем туда, куда поведу я. Я один знаю все, что нужно знать человеку, которому доверено судно. Я согласен выбрать комитет из трех человек, с которыми я буду иметь дело. В этот комитет войдут Сычев, Фомин и Шатов. Вы все немедленно выйдете на работу. Андрей, Кас и оба штурмана пойдут под арест. Если же вы не согласны, то подохнете здесь с голоду. Я не выпущу из кубрика ни одного человека. Буду стрелять во всякого, кто высунет нос, а во Французской Гвиане выдам вас властям как бунтовщиков и большевиков. Там вы познакомитесь с работой на ртутных приисках.

Небось, когда кожа будет отходить от костей, «Святая Анна» вспомнится раем. Так вот, выбирайте!

Андрей схватил со стола тяжелую медную кружку и с перекошенным лицом ринулся вперед.

— Так ты еще издеваться, сукин сын! — и он запустил кружкой в капитана. Кружка со звоном пролетела через переднюю часть кубрика и ударила капитана в колено. Капитан выхватил руку из кармана, и сейчас же прогремел выстрел. Пуля впилась в доски пола, и дверь наверху с треском захлопнулась.

Все эти события прошли с такой быстротой, что мы с Кованько могли быть только молчаливыми свидетелями. Драма на «Св. Анне» перешла в стадию быстрых и решительных действий, к которым мы все же не были подготовлены. Впрочем, Кованько справился со смущением легче. Он встал, вышел на середину кубрика и громко сказал:

— Ребята, я заявляю, что мы, то есть я и Николай Львович, окончательно присоединяемся к вам. Если будет борьба, если понадобится вступить в бой, мы оба будем на вашей стороне. Пусть это знают все.

На минуту мне показалось, что сейчас, в ответ на торжественные слова Кованько, раздадутся приветственные крики, но кубрик принял нашу декларацию молчаливо, как нечто должное и неизбежное. Да и в самом деле: уже одно наше присутствие здесь в такой момент говорило за себя. Ни капитан, ни белые власти никогда не простили бы нам присоединения к восставшей команде.

Андрей подошел к Кованько и положил ему руку на рукав.