Восстание Персеполиса

Он отправился в камбуз, задевая плечами провода и трубы по обеим сторонам. В камбузе кто-то из людей Сабы пил кофе из чашки. Симпатичный парень, всегда хорошо выглядел. То, что засело в горле, чуть сдвинулось, и Амос ощутил, как выплескивает кофе в лицо красавчику. Край чашки рассадит ему верхнюю губу. Кофе обожжет обе. Он ощутил, каково будет заломить его назад, так, чтобы прижатые к столу колени не позволили вывернуться, и давить, пока не хрустнет хребет. А потом остальных. Дружков этого парня. Он представил, как будет убивать и их.

Дружелюбно улыбнувшись, Амос кивнул. Парень кивнул в ответ. Амос взял миску овсянки с медовой отдушкой. И сел в сторонке поесть. Парень Сабы допил и вышел. Когда он повернулся спиной, Амос ощутил, как носком ступни бьет его под колено, заваливает носом в пол и как удобно будет тогда поймать его в удушающий захват. Вздохнув, Амос зачерпнул еще ложку каши. «Роси» готовил вкуснее, по все же теплая еда. От нее горло немного отпускало.

– Эй, здоровяк, – позвала от дверей Бабец.

Она вошла и села напротив. Челюсти сжаты, взгляд прямой и жесткий. Она смотрела на него в упор – корчила из себя Холдена.

– Минутка найдется?

Амос уронил ложку в полупустую миску и, отшвырнув, направился к выходу.

Пост контроля жизнеобеспечения располагался за семь дверей от камбуза. Саба приспособил его под продуктовую кладовую, но они почти все подъели, так что кладовка опустела. Толстые стены в каморке проложены изоляционной пеной. Той, что намертво гасит звук. Объявись здесь лаконцы, получилась бы смертельная ловушка. Он плечом толкнул дверь. Шаги Бабца звучали за спиной – твердо, быстро и уверенно. Будто учительница спешит устроить школьнику выволочку.

В помещении было темно, но Амос нашел выключатель. Слишком яркие промышленные лампы осветили пол-ящика текстурированных протеинов и несколько туб с зерном и дрожжами. Стены из стальных пластин, только в одном углу карбосиликатная заплата. В том углу, где потолок сходился с левой стеной, тянулась труба. Чтобы добраться до управления средой, пришлось бы взломать ниши за укрепленными дверями часа два поработать ломом и горелкой. Все пространство метра три на четыре, и еще пара в высоту. Не слишком, но сойдет. Лучше места Амос не знал.

Бабец вошла следом и закрыла дверь. На носу у нее, рядом с ноздрями, обозначились два полумесяца – бесится, решил Амос. То, что засело в горле, пульсировало, как нарыв. На секунду ему показалось – сейчас лопнет.

Бабец скрестила руки, загородив дверь.

– Слушай, Амос. Я понимаю, что ты на меня зол. И, видит бог, я тоже на тебя порядком зла. Но мы – команда. Мы друзья и сумеем разобраться, что бы там ни было. Вот я здесь, да? Так что, из-за чего бы…

– С каких пор ты научилась распускать сопли, Бабец? – процедил он. Кисти рук звенели от избытка энергии. Заземлить бы… – Неужто и впрямь собралась обсуждать свои чувства?

Ее лицо лишилось выражения, взгляд стал пустым. Бабец расплела руки. Перенесла вес в бедра. Спружинила колени. Он думал, придется нахамить еще раз-другой, но хватило и этого.

Она шевельнула плечами, развернулась от бедра, отвела правую руку. Несколько лет назад Амос бы, пожалуй, сумел пропустить удар и войти в клинч. Впрочем, несколько лет назад и она двигалась быстрее. Так или иначе, он только и успел отвернуть лицо и отклониться на пару сантиметров, прежде чем кулак ударил его в скулу. А промедли он хоть немного, расплющил бы нос. Следующий удар последовал без промедления, он отвернулся, подставил плечо. Боль была внезапной, обширной и знакомой, как давняя песня. То, что сидело в горле, надулось воздушным шаром больше прежнего.

Он нанес прямой удар чуть выше пояса, не дав ей разогнуть колени. Целил не поломать кости, а отбросить, а уж потом, разогнавшись через всю комнату, налетел бы на нее. Правым кулаком в лицо, левым под ребра. Она прикрылась по-боксерски, но чуть запоздала. Он наконец прошел под защиту, захватил локтем за горло, притиснул спиной к двери. Пережал гортань. Бобби дернулась под ним, борясь за дыхание. Бедра и спина у него ныли от усилия сплющить ей глотку. Амос до хруста сцепил зубы.

Боль в яйцах началась с глухого удара, словно кто-то уронил кирпич, а секундой позже вспыхнула, заполнив все тело. Он почувствовал, что запрокидывается навзничь. Бобби вывернулась из захвата, ударив двумя кулаками поочередно в одно и то же ребро. Ребро треснуло.

Она не обозначала удары – била всерьез. Амос, дав себе полную волю, с ревом метнулся вперед. Убивать или быть убитым. Крошечная часть сознания, еще наблюдавшая со стороны, еще мыслящая, воспринимающая, ожидала, что Бобби отпрянет назад. Она вместо этого рванулась навстречу. Они сцепились, как машины в автокатастрофе: ее ладонь легла ему на загривок, бедро уперлось в бедро, и Амос взлетел в воздух. Удар о переборку на миг вышиб из него дух. Едва он оттолкнулся от стены, колено врезалось ему в живот, а он ухватил ее за бедро, вскинул над головой, и оба рухнули на пол со всей силой, какую позволяла гравитация вращения.