Восстание потребителей

В берлинском аэропорту (не Шонефельде, а самом что ни на есть западном Тегеле) Иру встречал представитель «Штифтунг Варентест» — огромного института, исследующего товары и услуги на деньги немецкого федерального правительства. Пока ехали в гостиницу и из гостиницы в «Штифтунг», Ире было рассказано, что директор института Роланд Хюттенраух — чуть ли не барон и уж точно сибарит и коллекционер русских лаковых шкатулок. Кроме лаковых шкатулок все сведения про директора были пугающими, с точки зрения молодого российского специалиста по потребительскому рынку, так что, знакомясь с Хюттенраухом, Ира чуть не упала в обморок — то ли от волнения, то ли от голода, то ли от мысли, что не надо было все же надевать короткую юбку и заплетать волосы в совершенно девчачьи косички.

«Знаете что? — сказал Хюттенраух, развалившись в кресле, в то время как Ира присела на краешек кресла напротив. — Знаете что? — Интонация у него была такая, как будто он говорил „знаешь что, дочка?“. — Я полагаю, неплохо было бы создать в России потребительский журнал. Это ведь важно. Надо бы мне приехать и посмотреть на месте, как вы думаете?»

«Приезжайте, — только и смогла выдавить из себя Ира. — А я вам организую поездку в Федоскино, вы же собираете русские лаковые шкатулки?»

Этакого на грани обморока традиционного русского гостеприимства со стороны пигалицы с голыми коленками и девчачьими косичками барон совсем уж не выдержал и кликнул секретаршу. Барон велел секретарше немедленно, немедленно переселить эту фройляйн в приличный пятизвездочный отель, немедленно заказать им обоим на вечер билеты в оперу («У вас ведь найдется вечернее платье?»), немедленно на после оперы заказать столик в хорошем ресторане, но, несмотря на ресторан, уже и сейчас покормить, потому что невозможно же смотреть, честное слово, на этот железодефицит ходячий.

Ира прослушала оперу, поковыряла вилкой в четырех изысканных блюдах, была доставлена в отель, выспалась наконец в кровати величиною с их с Аузаном спальню, поутру приняла душ с пятью сортами мыла и вышла к завтраку, уговаривая себя, что надо же все-таки поесть хоть как-нибудь, потому что нельзя же совсем ничего не есть неделю и трястись пятый день подряд, как школьница на экзамене. Глупо же, что специалист по потребительскому рынку в самом эпицентре мировой потребительской активности совершенно ничего не может потребить который уж день. Однако же, едва войдя в залу, где сервирован был завтрак, едва завидев все эти столы, ломившиеся от разнообразных йогуртов, колбас, рыб, фруктов и сладостей, Ира поняла, что и на этот раз не сможет съесть ничего.

Спас ее метрдотель. «Фройляйн Виноградова? — сказал он улыбаясь. — Гутен морген, позвольте помочь вам», — и подозвал кельнершу, демонстрировавшую такую дородность и излучавшую такое здоровье, каких не сыщешь ни в Пруссии, ни в Вестфалии, а только в Баварии, только в Баварии, майне дамен унд херрен. «Послушай, Магда! — обратился метрдотель к кельнерше. — Фройляйн у нас из России. У них там голод. Фройляйн разучилась есть. Надо научить ее снова, только деликатно, слышишь меня, деликатно».

Дородная кельнерша мягко взяла Иру за плечи и прямиком повела к шестислойному торту: «Всего кусочек, майне либе, всего кусочек», — и с этими словами отрезала Ире кусочек этого кондитерского чуда.

Ира проглотила его и подумала, что совершенно не зря ушла от академика Абалкина — дело того стоило.

На следующий день фройляйн из России уже весьма уверенно ела венский шницель, баварские братвурст, вестфальский окорок и нюрнбергские пряники.

Еще через день специалист по потребительскому рынку настолько окрепла, что блестяще прочла доклад на конференции, получила и приняла предложение приехать в «Штифтунг» на стажировку и взяла с барона Хюттенрауха честное слово приехать в Россию.

В ближайшие же месяцы Ириной Виноградовой для укрепления российского консюмеризма осуществлены были следующие шаги.

Во-первых, барон Хюттенраух приехал в Россию, был доставлен в Федоскино и там приблизительно раз сто получил утвердительный ответ на вопрос: «Три марки? Эта шкатулка стоит три марки? Не триста? Я правильно понимаю?»

«Да!» — отвечала Ирина.

Во-вторых, на стажировку в «Штифтунг» Ирина приехала со своими сигаретами «Ява», а когда немецкие коллеги видели, что фройляйн из России курит эту невозможную дрянь и покупали ей «Мальборо», «Мальборо» складывалось в чемодан для последующей транспортировки в страну, где отсутствие табака чуть было не стало причиной очередного бессмысленного и беспощадного бунта.

В-третьих, во время стажировки в «Штифтунге» Ирина получала стипендию. Небольшую, но, если не тратить ее, а, питаясь исключительно гостиничными завтраками, привезти в Россию, то стипендия превращалась в целое состояние.