Восстание против современного мира

Наиболее решающий эпизод в освобождении европейского плебса, Французская революция, уже демонстрирует типичные черты этого переворота. В ней можно увидеть, как вызванные силы выходят из-под контроля тех, кто их вызвал. Как только революция свершилась, она как бы зажила своей жизнью, ведя людей, а не наоборот. Одного за другим она уничтожила своих «детей». Ее вожди кажутся воплощением революционного духа, а не реальными личностями; их несет движением как инертные и автоматические объекты. Они оседлали волну —пока они следуют течению и полезны для целей, поставленных революцией. Но как только они пытаются господствовать над ней или остановить ее, водоворот поглощает их. Пандемическое всемогущество заражения; предел силы «состояния толпы», где результат превосходит сумму всех компонентов и несет ее; скорость, с которой события следовали одно за другим и преодолевались все препятствия, пророческое знание многих эпизодов —таковы особенные черты Французской революции, в которых видно проявление нечеловеческого элемента, чего-то субличностного, имеющего свое сознание и жизнь и использующего людей просто как инструменты[848] .

Сегодня после разрушения последних «плотин» то же самое явление можно наблюдать в разных степенях и формах в некоторых заметных аспектах современного общества в целом. Анонимный характер структур, приписывающих народу и «нации» происхождение всех властей, прерывается только для порождения явлений, весьма напоминающих древние народные тирании. Речь идет о личностях, возникающих у власти на короткое время в силу своего мастерского умения пробуждать иррациональные силы демоса и направлять их, при этом не имея подлинно высшего принципа и таким образом обладая только иллюзорным господством над тем, что они пробудили. Ускорение, характеризующие все падающие тела, заставляет преодолеть и фазу индивидуализма и рационализма, за которой следует восстание иррациональных и стихийных сил с соответствующей им мистикой. Здесь мы встречаем дальнейшее развитие известного процесса регрессии. В области культуры эта регрессия сопровождается переворотом, который был охарактеризован как измена ученого люда[849]

.

Люди, все еще противодействовавшие материализму масс, признавая лишенные личного интереса формы активности и высшие ценности, и, противопоставляя их полной страстей и иррациональной жизни собственную веру в высшие ценности и принципы, и составлявшие своего рода задний план трансценденции, который по меньшей мере не давал низшим элементам вливать в религию свое честолюбие и способ существования —эти самые люди в последние времена стали превозносить этот плебейский реализм и это десакрализованное низшее существование, окружив его ореолом мистицизма, морали и религии. Они не только начали насаждать реалистические страсти, партикуляризм и политическую вражду; не только отдались опьянению мирских достижений как раз в то время, когда их контрастирующая функция была более чем необходима на фоне усиливавшейся энергии низшего элемента, —что несравнимо опаснее, они начали превозносить все это как единственную человеческую возможность, прекрасную и достойную развития —единственную, из которой человек может черпать всю полноту моральной и духовной жизни. Они снабдили эти мощные страсти доктринальными, философскими и даже религиозными подпорками (из-за чего те крайне усилились) и в то же время стали насмехаться над любым трансцендентным интересом или принципом, превосходящим частные интересы расы или нации и свободным от всех человеческих общественно-политических обусловленностей. [850] В этом вновь проявляется феномен патологической инверсии полярностей: человеческая личность в своих высших способностях стала инструментом

других сил, вытесняющих ее и использующих ее для духовного разрушения, а сам человек этого даже не осознает [851]

.

В конце концов, когда интеллектуальные способности обширно применялись к исследованиям природы, это уже представляло собой «измену»: профаническая наука, произошедшая отсюда, выдавала себя за подлинную науку, вступив в союз с рационализмом в нападках на Традицию и религию. С другой стороны, она поставила себя на службу материальных нужд жизни, экономики, промышленности, производства и перепроизводства и стремления к власти и богатствам.