Утром Инга, выйдя во двор, никого там не нашла. После недолгих поисков, обойдя флигель кругом, она обнаружила с тыльной стороны дома – куда до сих пор ни разу не заходила – невысокий холмик с торчащим из него самодельным крестом. А вокруг этого странного захоронения стояли Иоганна, тихий и умытый Йорис и чуть подвыпивший Черчек с лопатой в руках.
– Чего это вы? – севшим спросонья голосом осведомилась Инга, еще не сообразив, что лучше было бы промолчать или вовсе не приходить сюда.
– Жена моя здесь, – веско ответил Черчек, зачем-то ткнув пальцем наискосок в небо, а не в могилу. – Выкапывать будем. Эх, Вила, Вила…
На вопрос «Зачем?» старик пробурчал что-то неразборчивое, вроде: «Чую, тело ей сейчас нужно». Инга решила удовлетвориться этим своеобразным ответом. Поняла – надо. И встала рядом с Йорисом, рука которого зажила подозрительно быстро – за одну ночь.
В этой выздоровевшей руке Йорис держал топор весьма зловещего вида.
Хозяин хутора с неуловимой досадой выдернул из уже слегка просевшего холмика неумелый деревянный крест – то ли сам крест раздражал его, то ли необходимость крест выдергивать – и отбросил его в сторону, а Йорис тут же принялся рубить символ распятия на дрова.
– Крест-то ему чем не понравился? – шепнула Инга пригорюнившейся Иоганне.
Та не ответила.
Йорис тем временем успел покончить с крестом и начал таскать сушняк – Инга так и не выяснила, где он умудрялся брать эти сучья и ветки, – и, пока лопата Черчека тупо вгрызалась в могильный холм, натаскал его целую гору.
Сначала Инга недоумевала, но потом до нее дошло.
Костер. Погребальный костер.
Минут через пятнадцать-двадцать из-под свежеразрытой земли показался край какой-то ткани – земля уравнивает полотно и дерюгу, превращая ткань во что-то среднее, трудноопределимое. Тут Инге отчетливо представилось синюшное, полуразложившееся лицо, слюнявые желтые клыки и горящие, еще живые, по-мертвому живые глаза – и она поспешно отвернулась. «Как бы Иоганна не разродилась раньше времени, со страху-то», – мелькнуло у Инги в голове, мелькнуло и исчезло. Не чувствовалось здесь страха. Совсем.
Иоганна запела-запричитала по ушедшей, Черчек с Йорисом молча подняли то, что скрывал в себе могильный холм, – Инга так и не стала смотреть, как ЭТО выглядит, – и бережно опустили тело на приготовленное ложе из мертвого дерева. Там же, в этой горе веток, скрывались и останки самодельного креста.
– Лицом вверх клади, – буркнул старый Черчек. – Давай, давай, Серый, не мнись…
– Не по обычаю, Черч, – заикнулся было Йорис, но старик лишь негромко и страшно зарычал в ответ, и Йорис мгновенно умолк.
Загорелось само – без спичек, без огнива, – и Инга даже не стала думать, кто и как разжег костер.
Горело на удивление ярко и светло, без черного смрадного дыма, без вони и копоти. И отпылало быстро, а когда костер уже слабо тлел, налетел вдруг ветер, взвил в небо кучу пепла – и развеял, разнес по округе, дальше, дальше… Одни обугленные головешки да разрытая могила напоминали о случившемся.
Не было слез, щемящей тоски, почти не ощущалось присутствия смерти, той, безносой, с косой в руках, – только тихая светлая грусть и понимание, что все это естественно и неизбежно, и нет в этом ничего страшного, и все в конце концов будет хорошо… наверное…
С этим легким чувством отрешенности и вернулась Инга к флигелю.
А к вечеру начали собираться тучи.
И гости.
Глава семнадцатая
Здесь
Первым появился, собственно, Бредун, весь день невесть где пропадавший. Явно чем-то довольный, он уселся рядом с Ингой и стал наблюдать за пурпурно-закатным солнцем, медленно опускавшимся в замысловатую вечернюю вязь сплетенных ветвей.
Потом Бредун извлек из-под непонятной хламиды, в которую сегодня вырядился, дорогую сигару, запечатанную в целлофан с яркой надписью, разодрал обертку, подкурил и с удовольствием выпустил огромный клуб крепкого, но вместе с тем ароматного дыма.
Инга отодвинулась в сторонку, а Черчек с уважением посмотрел на быстро сгущавшуюся вокруг Бредуна дымовую завесу.
– Придут, – промурлыкал Бредун, попыхивая импортным куревом. – Эх, трам, тарарам, ходят кони по горам, ходят кони при попоне…
– Эти придут? – осведомилась Инга, стараясь не делать глубоких вдохов. – Неприкаянные? Они что, все вроде тебя?
– Ну, не так чтобы вроде… – Бредун неопределенно помахал сигарой в воздухе и чуть не угодил подсевшему к ним Йорису в глаз. Йорис намек понял и тут же исчез.
– Разные мы, дорогая, разные и заразные. Хуже чумы. Есть вроде меня – бродят себе по свету, и не по одному этому, да только нет им ни покоя, ни отдыха… много чего нету. Песню небось слыхала: «Лучше нету того свету»? Тоже наши люди придумали…
Он снова затянулся.
– А есть и другие. Кармики, например.
– Карлики? – переспросила Инга.
– Да нет… Кармики, говорю. Это когда родился, жил, помер – и нет его. А там, глядишь, через век-другой снова возрождается. То ли самим собой, то ли еще кем. Правда, обычно они облик менять не любят.