Восточная Пруссия глазами советских переселенцев

— Немцы у нас не жили. Но когда приезжали, надо было им хлеб отдавать.

Мы его закапывали. Осенью делали ящики такие и закапывали. В общем,

прятали. Если увидят — отбирали. Вот так и пробежали три года. Ночью дома,

днем в лесу. Только старые и малые оставались. Вот у матери была девочка

маленькая, сестра моя, ей был месяц всего, она не бегала. Дома оставалась.

Дом охраняла (смеется). И вот в сорок втором, что ли, их собрали всех, кто не

успел убежать, собрали всех в церкви, заперли, по домам проверили, кто есть, и

через дом подожгли. Вот тогда и наш дом сгорел. Потом куда-то в дальний

гарнизон их пешком сгоняли. Кто босиком, кто как. А был уже ноябрь месяц,

заморозки уже. И оттуда отправили старых и малых назад, а оставили более

молодых. И отправили на работу окопы рыть. В общем на разные работы

оборонительные. А часть отправили в Германию... Я как вспомню, это страшное

дело! Это оккупация. Потому что не чувствуешь себя человеком. Вот придут или

сегодня или завтра и расстреляют. Постоянно евреев забирали. Их соберут,

окольцуют и потом самих же заставляют рыть яму, и их же расстреливают.

Оккупация — это страшное дело. Это жуть. Тогда за любую ерунду могли

расстрелять. Одного расстреляли за то, что цигарку из советской газеты скрутил.

Говорят, был связан с партизанами. А у него газета еще довоенная была

(Зинаида Иосифовна Опенько, 1928 года рождения, уроженка Витебской

области).

«Справка

Дана настоящая Альховик Анне Денисовне, 1923 года рождения, уроженке д.

Брицаловичи, Липеньского с/с, Осиповичского р-на, в том, что она действительно

18 августа 1942 г. была арестована немецкими карателями и посажена в лагерь г.

Бобруйска как партизанская семья. Несмотря на то, что она была в положении и

22 декабря 1942 года тов. Альховик Анна Денисовна родила ребенка в трудных

условиях фашистских лагерей. 2 марта 1943 года тов. Альховик Анне Денисовне

удалось убежать с ребенком из немецкого лагеря в расположения 211

партизанского отряда. После этого она была командованием партизанского

отряда 211 направлена с ребенком малым в гражданский лагерь, который

размещался в Грабовских лесах, рядом с отрядами 211 и 214. Альховик Анна

Денисовна находилась в лесу по день соединения с Красной Армией, т. е. по 3

июля 1944 года, что удостоверяем:

бывший командир партизанского отряда № 211 им. Рокоссовского

соединения Осиповичских партизан Г. Борозна,

бывший начальник штаба отряда № 211 им. Рокоссовского соединения

Осиповичских партизан И. Потапенко».

Личный архив А. Д. Альховик.

7

Трудно, страшно жилось в оккупированных районах, но были места и похуже.

Нина Моисеевна Вавилова встретила войну в Ленинграде, где пережила самую

тяжелую пору блокады:

— Во время блокады работала на строительстве укреплений: сначала рыли

окопы, потом противотанковый ров вокруг Ладоги. Вывезли нас, женщин, на эти

работы восемь тысяч, вернулись три тысячи... Немец сильно бомбил. Да и от

болезней мерли. С тех пор у меня ревматизм, ноги ноют так, что ходить не могу.

Приехала я с оборонных работ и слегла — воспаление легких. Спаслась только

собачиной. И соседку, учительницу, от дистрофии вылечила этим.

— Что за собачина?

— Обыкновенные собаки, правда, не дворняги, а овчарки. В Ленинграде была

такая школа, где учили собак пробираться к партизанам через заминированное

поле. Собака мины-то чует, стороной ползет. Бывало, конечно, испугается,

шарахнется в сторону и взрыв. Ой, бедненькие, приползали иной раз на

последнем издыхании, живот распорот, кишки за собой волочит, а знает, что

донесение за ошейником: надо дойти. В городе к тому времени уже и 125 грамм

хлеба не выдавали на карточки, нечем было. А жить надо было как-то. Знакомый

мужа был инструктором в этой школе. Он и приносил собак. Люди-то и кошек, и

крыс, и мышей ели — голод не тетка. И людоедство было, знаю точно. А этот

знакомый мне и говорит: «Ты, Нина, ничего из этого не ешь. Пока муж твой на

фронте, я тебя хорошей штукой снабжать буду, не хуже овечки». И правда, что

овечки овчарки были, на два пальца сала. Я поначалу брезговала, отвар сливала,

только мясо ела. А потом привыкла, стала и отвар пить. Соседке принесу

тепленького, а она мне: «Что это ты, Нина, носишь? Силы так и прибавляются». Я

ей отвечала: «Пей, пей, это овечка». Она пьет да нахваливает. Потом, когда она

стала вставать, я ей рассказала, что это за «овечки» были.

В блокаду и деток своих похоронила, муж на фронте погиб. Вот го- ря-то

было. Господи! Думала не выживу. Потом блокаду прорвали. Я уехала в Пензу, к

дальней родне. Трудно очень было, душа болела.

В германском плену

Население оккупированных районов зачастую подвергалось насильственной