Восточная сказка

- Этот дундук овец водит. Каждый раз новая. Потом через три месяца посылает их подальше. Те, кто хоть немножко с достоинством, уходят молча. Дурочки на лестницах плачут. Вот так возвращаешься домой, а на каждой ступеньке зареванная гламурка. И все от Германа. Он, конечно, когда-то был красивым. А теперь полинял. Вот только повадки остались прежние. Старый пингвин, считающий себя королем джунглей.

В который раз представляю себе Лиманского, важно разгуливающего по джунглям во фраке и  белой манишке. Наклоняю голову, стараясь скрыть улыбку. Особенно прятаться не от кого. Софья идет впереди по лестнице, Стас сзади. А я, оказавшись в полушаге от родной матери, мечтаю о мужчине намного старше меня. Понимаю, что это глупости и защитная реакция организма, но ничего не могу с собой поделать.

Палец Софьи спокойно ложится на кнопку звонка. Черный пятачок основания, красный ноготок, сдавливающий белую пуговку. Шаги за дверью и хриплый голос.

- Кто там?

43

- Из ЖЭКа по поводу задолженности, - с ходу сообщает Софья. Я смотрю на нее во все глаза. А она лишь весело морщит нос и пожимает плечами.

Даже невооруженным глазом вижу, как Софья нервничает, но старается не выдать своих чувств. Еще и меня умудряется развеселить.

Щелкает замок. Открывается дверь. Вот о чем я думаю? О Софье, Германе… Но только не о матери.

Мои розовые очки разбились месяц назад, и теперь я смотрю на жизнь сквозь линзы цинизма и ехидства. Мне удалось нарастить немножко толстой кожи. Вот только вытравить из души боль из-за предательства близких оказалось невозможным. Я до сих пор реву по ночам и спрашиваю Аллаха, за что он ниспослал мне такую участь. Вспоминаю дом, отца и Нур, какие-то смешные моменты и проделки братьев, наши общие праздники. И никак не могу понять, в какой момент стала для своей семьи парией. Никто не станет бить любимую дочку. Никто не отдаст ее замуж за отвратительного старого родственника, а постарается найти хорошего мужа. Постепенно привыкаю к мысли, что отец меня никогда не любил. Скорее всего, я была для него долгом, обузой. Он тяготился мной, хотя умело скрывал. Чем расплатился с женой за рожденного на стороне ребенка?

На лестничную клетку медленно отползает металлическая серая дверь и из-за нее появляется толстая мордатая баба, завязывающая на ходу тесемки халата.

- Лариса Петровна? Кузнецова? – сверяясь с какой-то бумажкой, вытащенной из сумки, интересуется Софья.

- Ну да, - хмыкает бабища, поправляя на необъятной груди кружевной трикотаж. – А вы кто? – спрашивает, окидывая подозрительным взглядом.

- Из управляющей компании мы, - повторяет Софья. – За квартиру почему не платите?

- Денег пока нет, девочки. Но скоро будут. Я все оплачу, - вздыхает Лариса. Смотрит на меня и даже не догадывается. Ну, вот как сказать? Как признаться, кто я? В новом розовом пуховичке и такой же шапочке я выгляжу как обычная девчонка.  Да еще Софья упорно талдычит о задолженности…

- Кто там, Лала? – доносится из-за двери до боли знакомый голос. Говорит по-русски без акцента. Но я его ни с кем не спутаю.

- Это из ЖЭКа, Мурат, - кричит в квартиру Лариса, распахивая дверь. – У нас долг. Помнишь, я говорила?

В зеркальном отражении за чуть сутулой спиной хозяйки вижу отца, стоящего в одних штанах посреди комнаты. Смотрю на него, как зачарованная, не в силах сдвинуться с места. И только рывок Софьи приводит меня в чувства.

Она дергает за рукав и тащит вниз по лестнице. Ноги уже бегут, а в голове звон от происходящего.

- Мурат! Мурат! – кричит Лариса. Хлопает дверь, и следом за мной слышатся знакомые грузные шаги. Отец не спортсмен. Далеко не убежит. Но меня может поймать запросто.

Софья тянет меня дальше. А отец догоняет. Босиком и в трениках. Харам!

Вжимаю голову в плечи, готовясь попрощаться с жизнью и свободой, когда, пропустив нас, дорогу отцу преграждает Стас. С ходу наносит удары. Один короткий в челюсть, и отец оседает. Второй – по шее. И мой солидный папа валится на грязный заплеванный пол.

- За что вы его, ироды? – кричит, надрываясь, Лариса.

- За коммуналку нужно платить! – орет Софья, выскакивая из подъезда. И по-над домом бежит к машине. Я за ней. Замыкает наш караван верблюдов совершенно спокойный и невозмутимый Стас. На ходу вытирает белоснежным платком сбитые костяшки. Щелкает сигнализацией. И тут же с пульта заводит двигатель. Мы успеваем заскочить в машину и отъехать на несколько метров, когда из подъезда выбегает отец в одних подштанниках, а следом за ним - Лариса в халате и в тапочках.

- Как чувствовала, - яростно негодует Софья. – Вот же клоуны…

44

А я смотрю в заднее стекло на двух полуголых людей, растерянно глазеющих по сторонам, и неожиданно краснею от стыда.

«Это твои родители!» - бьется в голове досадливая мыслишка.

«Теперь уже нет, - отрезаю я, стараясь вырезать из памяти позорную парочку. Люди, которые зачали меня, а потом отказались. Сначала мать, потом отец! А теперь и я рву те тонкие нити, связывающие меня с ними. Навсегда. Навсегда».

Замираю, смиряясь с желанием разрыдаться. Но глаза остаются сухими. А губы сжимаются в тонкую складку.