Восточная сказка

«Пошли Аллах нам счастья, - прошу, засыпая. И постепенно погружаюсь в тихий и спокойный сон. Мой любимый рядом. Пусть нас разделяет стена. И осталось потерпеть. Немного. Совсем немножечко. Всего каких-то тридцать пять дней. Они пройдут быстро… Проваливаюсь в сон и будто со стороны вижу просторный зал и строгого муллу. Мою ненаглядную Зарему и хитро улыбающегося дядю Искандера.

- Кто отдает эту девушку? – спрашивает мулла.

- Я, - отвечает дядя.

Смотрю на себя в белом платье. Никакого кринолина и кружев. Обычное платье в пол с воротничком стоечкой и узкими рукавами. Очень строго и просто. Замечаю аквамариновую диадему в прическе – подарок Лиманского, а в ушах - бабушкины серьги.

И внезапно просыпаюсь от мысли, что видела во сне собственную свадьбу. Подскакиваю с дивана и несусь в кухню, где Лиманский уже готовит завтрак. Заспанный, лохматый, в мятой серой футболке и таких же трениках. Но бесконечно родной и любимый. Обвив руками торс, прижимаюсь всем телом.

- Доброе утро, - шепчет Герман, целуя меня в макушку. Зарывается носом в волосы. И замирает лишь на мгновенье. Но мне кажется, я могу простоять так вечность.

- Блины хочешь? – нежно спрашивает меня.

- Конечно, - соглашаюсь я, не чувствуя подвоха.

- Тогда пожарь, - протягивает мне кастрюльку с тестом и, чмокнув в висок, садится напротив за барную стойку.

- Как спалось, малышка? – улыбается довольно. – Как же мне кайфово видеть тебя в собственной кухне.

- Ты твердо решил поселиться за городом? – интересуюсь небрежно. - Даже не представляю, как смогу ездить в университет и на работу. Уезжать на целый день и возвращаться только поздно вечером? А может, удобнее поселиться здесь?

Наливаю тесто на раскаленную сковородку. Переворачиваю блинчик, затем второй, третий…

- Я давно мечтал поселиться недалеко от Москвы. Мегаполис становится невыносимым. Да и эта квартира не предназначена для семьи. Вдвоем еще можно, а как пойдут дети, придется все переделать.

- А дом? – спрашиваю осторожно.

- Я уже построил по собственному проекту. Пора приступать к отделке. Поэтому дизайном займешься ты, моя дорогая, - хмыкает Лиманский. – Обставишь дом по собственному вкусу.

- А ты? – вздрагиваю от неожиданного предложения. Смотрю на Германа во все глаза и не могу поверить в такое чудесное предложение. Мой взрослый и опытный жених делает мне королевский подарок. Вот только справлюсь ли я…

- Алина, блин! – фыркает Лиманский, и я, повернувшись, к своему ужасу замечаю подгоревшее на сковородке тесто. По давней привычке откладываю его на другую тарелку. А как только мы садимся завтракать, ставлю ее около себя.

- Выкинь, - велит Герман. – Я не могу позволить тебе есть испорченные продукты.

И сам встает из-за стола и выбрасывает блинчик в мусорник.

- Естественно, мы с тобой будем все обсуждать, - замечает он, садясь за стол и накладывая мне в тарелку румяный кружок теста. – Может, поругаемся или даже подеремся, - смеется Лиманский и добавляет весело. – Только ты меня сильно не бей, ладно?

Мы хохочем, целуемся и снова хохочем. Пальцы Германа скользят по моей шее. С каждым его прикосновением по телу бегут мурашки. Чувствую, как дрожат мои руки…

Тяжело вздохнув, Герман демонстративно пересаживается напротив.

- Не знаю, как доживу до этой свадьбы, - бухтит он недовольно.

- Ты уж постарайся, - улыбаюсь я.

- А куда деваться, - хмыкает Лиманский под дребезжание валяющегося на стойке сотового. Незамысловатая песенка Таркана резко меняет настроение.

Софья!

Там наверху она одна в горе и безысходности, а я тут с женихом кокетничаю. Подскакиваю как сумасшедшая и, схватив трубку, выдыхаю взволнованно.

- Да, Софьюшка! Да!

72

- Алина, - настойчиво просит меня Герман. – Доешь, потом вместе пойдем. И блины захвати наверх, чтоб еще раз завтрак не готовить.

Киваю смущенно, и кусок в горло не лезет. Лиманский, как всегда, все предусмотрел и позаботился обо мне.

- Интересно, кто займется организацией похорон? – бухтит он, выходя из кухни, и через пять минут возвращается в черных джинсах и свитере. – Сейчас к Софье народ набежит. Будут сидеть и вести пустые разговоры. Поэтому предлагаю вместе со мной заняться организацией похорон. Ну, там, цветы выберешь, еще что-нибудь…

- Я в этом ничего не понимаю. В мусульманстве свои каноны. А Олеся была христианкой.

- Дурой она была, - огрызается на ходу Герман. И оказывается прав. Стоит нам подняться в квартиру, как тут же приходят какие-то толстые женщины с неприятными лицами и злыми глазами. Каждая, смерив меня презрительным взглядом, проходит к Софье.

- Пойду к себе, - бурчит Герман. – Если похоронами никто не займется, скажи. Я подключусь. И долго здесь не маячь. Спускайся ко мне. Утешать Софью есть кому…

- Но я должна… - шепчу, целуя чуть заросшую щеку Лиманского. И не успеваю закрыть за ним дверь, как из лифта выходит молодой мужчина с заплаканными глазами и в мятой куртке.

- Софья Петровна дома? Я – Игорь…