Вот идет цивилизация

Эрик снял с тела Томаса все, что могло оказаться полезным, – он неоднократно видел, что именно так поступали женщины, – подтащил его к отверстию в полу и, держа за одну руку, начал осторожно опускать, пока тело не погрузилось в поток. Он повторил все, что ему удалось вспомнить из церемониального текста погребения, завершив его словами: «А посему, о Предки, примите тело этого члена Человечества, Томаса-Капканолома, заслуженного воина, прославленного военачальника и отца девятерых».

Обычно добавлялась еще пара фраз: «Примите его к себе и сохраните до того времени, когда Чудовища будут окончательно уничтожены и мы отвоюем Землю. Тогда и вы, и он, и все человеческие существа, когда-либо жившие, восстанут из канализации и, ликуя, вернутся в наш мир навсегда». Но эти слова основывались на Науке Предков, а его дядя погиб, пытаясь ее ниспровергнуть. Было ли в Чуждой Науке что-нибудь соответствующее этому? И обладало ли оно большей силой или на поверку оказывалось таким же фальшивым? Так что после некоторых размышлений Эрик решил опустить этот кусок.

Он разжал пальцы, и тело дяди, выскользнув из его рук, исчезло в трубе. Томаса-Капканолома не стало; и, как понимал теперь Эрик, он исчез навсегда. Он умер и погребен – вот и все.

Эрик опустил плиту и несколько раз подпрыгнул на ней, чтобы она как следует легла в паз.

Теперь он остался в полном одиночестве. Отщепенец, которому нечего ждать, кроме медленной мучительной смерти. У него нет друзей, нет дома, нет веры. В голове все еще звучали последние слова дяди во всей их циничной откровенности: «Я хотел… хотел стать вождем».

Для Эрика достаточным ударом было уже то, что религия, в которой его воспитали, оказалась всего лишь средством достижения власти, и таинственное Женское Сообщество не обладало никакими способностями предвидеть будущее. Но еще узнать, что причина борьбы его дяди со всеми этими глупостями – не что иное, как обычное тщеславие, преступно безнравственное и заставившее его пожертвовать всеми, кто верил ему, – это уже слишком. Во что тогда оставалось верить, как жить дальше?

Неужели его родители были доверчивее самых наивных детей в коридорах? Ведь они отдали свои жизни – за что? Ради борьбы одного предрассудка с другим, ради интриг одного вождя против другого и борьбы за власть?

Нет, его это не устраивает. Он будет свободным. И Эрик горько рассмеялся. Ему придется стать свободным. У него нет выбора: он отщепенец.

Вдруг Эрик ощутил страшную усталость. Он совершил свою Кражу, проделал долгий путь к пещерам Человечества и обратно, одержал победу едва ли не в настоящей битве – и ни разу не передохнул.

Он свернулся у стены и задремал. Это был чуткий сон воина, готового в любой момент прерваться, если потребуется отразить нападение врага. Его сознание лишь частично затуманилось, наслаждаясь отдыхом, но не погружаясь в полное забытье. Бодрствующая часть сознания обращалась в будущее, прикидывая возможные варианты и строя планы.

Так что когда он открыл глаза, потянулся и зевнул, он уже знал, как поступит.

Эрик приблизился к выходу на территорию Чудовищ и взялся за дверь. Вынуть ее из паза одному человеку было не просто. Раздирая в кровь пальцы, Эрик старался изо всех сил – и наконец ему удалось сдвинуть ее с места.

Дверь подалась, и он осторожно опустил ее на пол.

Некоторое время он смотрел на нее, размышляя, как бы вернуть ее на место после того, как он выйдет. Но потом Эрик понял, что одному человеку с другой стороны сделать это не под силу. Придется оставить проход открытым – страшное преступление против общества.

Хотя понятие преступления теперь не имело к нему отношения. Он находился вне всяких законов, установленных остальными. Впереди сиял ослепительный свет, которого он и ему подобные так боялись. Туда он и отправится, не лелея никаких надежд и не ожидая ничьей помощи.

За спиной оставались темные безопасные коридоры, прорытые в стенах, окружавших территорию Чудовищ. В этих стенах жили дрожащие, невежественные люди, которые строили козни друг против друга. Он не хотел больше участвовать в этом, значит, ему предстояла жизнь среди Чудовищ.

Сможет ли Человечество когда-нибудь отомстить им на самом деле? Разве не походило оно на полчища тараканов в кладовке, которые собираются объявить войну кухарке? Такая мысль вызвала бы у нее только смех. Мало ли что может взбрести в голову таракану? Да и кого это волнует?

Но что, если таракан вдруг перестанет беспорядочно сновать вместе со своими сородичами? Что, если он вдруг засядет в темной расщелине и будет день за днем наблюдать за своим противником, пока не узнает о нем все, что только можно узнать? Что, если он вытравит из своей памяти то, чему учили его глупые и невежественные сородичи, и сосредоточится только на желании отомстить врагу, нанеся удар с самой неожиданной стороны?

Что, если он будет руководствоваться не какой-нибудь верой или предрассудками, а действовать, лишь исходя из жестокой необходимости, диктуемой непримиримой борьбой?