Вот моя деревня

Куканов за моей спиной говорит мне:

— Ты, оратор, кончай!..

Я говорю:

— Я начал, а ты кончи.

Он говорит:

— Схватишь…

Но тут Лена Скворцова встала на стойку, и все в зале захлопали. Потом она сделала мостик и под конец шпагат. Все захлопали сильнее прежнего, а Куканов закричал:

— Би-ис!

А я:

— Головой вни-из!

Он говорит:

— Еще встретимся…

Я говорю:

— Встретимся…

— Потолкуем…

— Потолкуем…

— Ну и молчи!

— Ну и сам молчи!

В это время Сашка высунулся из-за кулис и снова стал делать мне какие-то знаки, как будто приглашал на выступление.

Я говорю:

— Выступать, что ли?.. Не…

Но со второго ряда встал Куканов и пошел на сцену. Оказывается, во втором ряду сидели одни артисты.

— Следующим номером нашей программы, — сказал Сашка, — выступает фокусник Валя Куканов.

— Значит, так, — хмуро сказал Куканов. — Вот у меня в руках шарик от настольного тенниса. Сейчас я его проглочу. Внимание!.. Я его глотаю — хоп! И шарика нет. Ловкость рук и никакого мошенства.

Все захлопали. Федяра говорит:

— Во обманывает! Давайте за ним следить!

Давай-ка, думаю, посмотрим, посмотрим, как это никакого мошенства, и стал во все глаза смотреть, что делает Куканов. Но из-за кулис высунулся Сашка и опять помахал мне рукой. Я оглянулся. На втором ряду позади меня больше никого не было.

Я говорю:

— Ты что, меня?..

Он кивнул. Я говорю Федяре:

— Федяра, раз он так просит, я уж пойду, взгляну, что у них там за кулисами, а ты за фокусником поглядывай.

Вошел я за кулисы, а там Лена Скворцова стоит, рыжая певица и Сашка. Он говорит:

— Значит, так, тебя как звать?

Я говорю:

— Антоном. А что?

Он говорит:

— Мы тебя сразу наметили.

Я спрашиваю:

— Выступать, что ли?

— Да нет. Вот все сейчас пойдут колхоз смотреть, а мы давайте отколемся.

Я спрашиваю:

— А Куканов пойдет?

— Куканов-то? Куканов куда хочешь пойдет!

Но мне не хотелось, чтобы с нами Куканов пошел. В это время он как раз кончил показывать свои фокусы и подошел к нам.

В зале хлопали.

— Ну, пошли, — говорит Сашка, — тут у вас со сцены есть дверь на улицу, я уже посмотрел.

Куканов говорит:

— Ты поди объяви, что концерт окончен!

А Сашка отвечает:

— Ничего, пусть пока посидят.

Зрители остались

Зрители остались, а мы вышли на улицу позади клуба. Куканов все подальше от меня держится, а я к нему и не очень стремлюсь. Я иду рядом с Леной Скворцовой.

— Понимаешь, чего наша концертная бригада больше всего хочет, — говорит Сашка. — Наша концертная бригада больше всего хочет чего-нибудь такого вашего пожевать! Например, кислой капусты!

— Да! Да! — говорит Лена. — Или соленых огурцов!

— Огурцов можно и свежих! Или еще вот этой… брюквы!

— И репы! И моркови! — кричит Сашка. — И капусты! И турнепса! Чтобы все время грызть, грызть, грызть!..

Я говорю:

— Не кормят вас, что ли?

— Кормить-то кормят, да все такое мягкое, сладкое, перетертое. А мы хотим, чтобы хрустело! Чтобы рот вязало! Вот мы тебя и наметили.

Вдруг за стенкой клуба захлопали, затопали, засвистели.

Сашка говорит:

— Сидят покуда еще, надо бежать!

Я говорю:

— Ну, тогда айда в Равенку!

— Ой, как я хочу в Равенку! — захлопала Лена Скворцова. — Я еще вчера, когда вы на нас напали, в Равенку захотела!

И мы быстро пошли по дороге.

Сашка говорит:

— Знаешь, Антон, я думаю, что я даже стих сочиню про то, как ты любишь свою деревню. Он будет начинаться так: вот моя деревня, вот мой дом родной. То есть, конечно, это твой дом и твоя деревня, но там вместо тебя я буду, это всегда в стихах такая ерунда.

Я говорю:

— Валяй!

Вдруг от клуба закричали:

— Вон они! Вон они!

— Кажется, нас усекли, — говорит Сашка. — Давайте бегом!

Мы побежали, но за нами погнались на велосипедах. Шурка с Тришкой подъехали и говорят:

— Куда это вы? А как же футбол? Евдокия Петровна уже футбол объявила! Это ты их, Антоша, сманиваешь?

— Ничего я не сманиваю!

— Нет уж, если вы к нам приехали сюда, то давайте проводить товарищескую встречу.

Сашка говорит:

— Так разве у нас не товарищеская? И вы товарищи, и они товарищи, и все мы товарищи.

На футбольном поле

На футбольном поле мы, конечно, разделись до трусов. Я оглядел всех наших. Трусы были на всех неплохие, справные. Кильковские к нам подходят и спрашивают:

— Ну, кто у нас будет капитаном сборной?

Я отвернулся от них, а Федяра кричит:

— Как кто, конечно, Антон!

— А почему это Антон, а не Шурка? — спрашивают кильковские.

— Шурка такого авторитету у нас не имеет.

— А у нас Антон, может быть, не имеет авторитету!

— Как так, — кричат, — не имеет, вон он какую речь сгрохал! А Шурка ваш слюни развесил: не хочу да не хочу!..

Я думаю: пусть себе спорят, мне дела нет. Я речь сказал — и ладно. На поле уже Сенька Морозов свистит.

— Команды, — опрашивает, — готовы?

Пионеры кричат:

— Готовы!

— Капитаны, ко мне!

Сенька-то Морозов бросил кривляться, как судьей назначили, сразу стал человеком, порядки наводит, в свисток свистит.

Смотрю, бежит к центру поля Куканов. Майка на нем красная, а трусы синие. А у меня майка хоть и целая, а цвета не поймешь какого. Вот я и вовсе майку снял.

А наши все с кильковскими спорят: имеет авторитету, не имеет авторитету.

Сенька кричит:

— Долго ли вы будете капитана выбирать?