Вот моя деревня

Пришли они к берегу, удочку разматывают, в нашу сторону даже не смотрят, будто нас на реке и нет. А мы-то ведь здесь: Санька с Ванькой рыбу ловят, Федяра пиявок дразнит, а у Коли верёвка в руках. Даже Куварин здесь, сидит, улиток из раковин выковыривает.

Надька вошла в лодку, а за нею и Ленка, дура дурой, хочется ей на нас посмотреть, а она не глядит.

Шурка стоит на берегу, в лодку не входит. «Ну что же ты, — думаю, — Шура, входи, входи!»

— Вы, мальчики, с берега пока половите, — говорит Надька, — а мы в заводь сплаваем.

Кувшинок, значит, захотели нарвать.

Наконец и Шурка голос подал:

— Ну что, равки, клюёт?

— Пока нет, — отвечаю, — но, может, ещё и клюнет.

— Да они никак на верёвку ловят!.. — крикнул Тришка. — Равки-то совсем помешались, на верёвку щуку хотят поймать!

— Щуку не щуку, — говорю, — а какая-нибудь килька, может, и клюнет.

Коля от смеха давится. Лодка-то ведь их привязана, а конец верёвки у Коли в руках!

Надька вывела лодку в тростники. Коля знай себе верёвку отпускает. Это я такую большую верёвку принёс.

Ленка с Надькой уселись вместе на корме и вдруг как затянут:

Как в одном небольшом городке-еКолумбина с семьёю жила-а…

Это ж надо такую молитву выдумать! Неужто в Килькове других песен нет?

Мы иначе поём. Коля Семихин у нас очень хорошо песни запевает. Я его подтолкнул: давай, мол, Коля. И мы как заорём:

Каменный век — эгей!Пещера среди гор!И человек — эгей!Несёт в руке топор!

«Эгей» — это припев такой, он у Федяры лучше всех получается. Прямо непонятно, такой маленький, а голосина у него истошный, даже в ушах звенит. Этой песне нас брат Паша научил, когда в отпуск весной приезжал. Весёлая песня! Когда её поёшь, нужно руками и ногами всякие кренделя выделывать.

Э-э-ей, мама Ева!Э-э-ей, папа Адам!Э-э-ей, маму съели!Э-э-ей, папу не дам!

Шурка с Тришкой на нас уставились и хохочут, а Надька с Ленкой, что ты скажешь, ноль внимания, знай свою молитву тянут, распевают про Колумбину. Слушать тошно!

Шурка кричит:

— Эй вы, рыбаки в кавычках, давайте ещё!

Я говорю:

— Сами-то вы в скобках!..

Шурка подумал и говорит:

— А вы с вопросительным знаком!..

— А вы кильки! — кричу. — Эй, кильки, килечки! Вас самих надо ловить и в банке мариновать!

Потянули мы верёвку, лодка сначала пошла тяжело, девчонки ничего даже и не заметили. Но потом лодка стала всё быстрее от тростников отдаляться, Надька тут и крикнула:

— Ой, а куда ж это мы плывём?..

— Ага-а! — закричали мы. — Попались!..

И давай изо всех сил тянуть верёвку.

А Надька в лодке вскочила и орёт:

— Отпустите!.. Слышите, отпустите!

— Вы чего там? — кричит Шурка.

— Клюёт рыбка, клюёт!

— Дураки!.. Отпустите сейчас же, чего мы вам сделали?..

Шурка вопит на берегу:

— Надька, развязывай верёвку, чего орёшь!

— Кильки, какие крупные кильки! — кричим мы. — Тянем-потянем! Тянем-потянем!.. Эге-е!.. Ого-го-о!..

Лодка уже совсем к нашему берегу приблизилась. И тут Надька с Ленкой сели тихонько на корме и стали реветь.

А я, честно скажу, не могу терпеть, когда ревут девчонки. Крикнул я нашим ребятам:

— Погодите тянуть!.. Да ну их!..

Вынул я перочинный нож, зажал его зубами и к лодке поплыл. Девчонки как увидели в зубах у меня нож, так и замерли. Надька-то реветь совсем перестала, а Ленка как завизжит:

— Ай, ай, ай! Режу-ут!..

Ну, думаю, пока доплыву до лодки, ты криком всю деревню соберёшь. Пропадай моя верёвка! И разрезал её чуть ли не посередине.

Девчонки увидели это, успокоились, Надька стала к берегу грести, а Ленка кричит:

— Вот равки, думают, мы их испугались! Я нарочно визжала!

Надька говорит:

— Пусть бы только вытянули, я бы этому Антошке-картошке все глаза выцарапала.

И запели как ни в чём не бывало, только громче прежнего:

Знать, судьба их такая была-а…Так погибли они, оба друга-а.

Ну не зануды ли? Верёвка-то теперь пропала. И рубаху свою я только зря измочил.

У меня бабушка в Килькове живёт

У меня бабушка в Килькове живёт. Бабушка у меня не то чтобы очень старая, но и не молодая. Она уже пять лет на пенсии. Приду я к ней, она и говорит:

— Ну, Антон Иванович, давай чай пить.

А я и не возражаю. Самовар у бабушки к моему приходу всегда готовый, она каждое воскресенье меня ждёт.

Я сажусь на лавку под самым окошком.

— Давай, — говорит, — Антон Иванович, чай пить…

Бабушка любит всё по многу раз повторять.

— Давай, сударик ты мой, чай пить, — в третий раз говорит бабушка.

А когда уж вынет она яйца из самовара и нальёт нам по чашке чая, когда я уж полкуска булки с вареньем съем, бабушка вздохнёт и всё равно скажет:

— Давай, Антон Иванович, чай пить…

Ну и что? У людей и похуже привычки бывают. Вон Федяра — он ногти грызёт. А бабушке, может, весь день не с кем поразговаривать. Бабушка ведь одна.

Я у неё спрашиваю:

— Тебя тут не обижают, бабушка?

— А кому, — говорит, — меня обижать?..