Вот мы и встретились

- Стойте! – председатель избирательной комиссии настроена была незамедлительно довести первое дело до конца. Мы идём на компромисс. Переголосовываем: кто за представленный и одобренный всеми кодекс гастролей? – и подняла руку. – Кто против? – с ехидным смешком Пирамидона и заблестевшими от удовольствия досадить диктаторше глазами Алёны против проголосовали четверо. – Ясно, - констатировала избирательная комиссия: - три – за, два – против, принято единогласно. Запиши, оформи и отдай для утверждения Чурову, - приказала руководителю, - и идём дымить, - забыв, что обещала ознакомить труппу с репертуаром.

- А ты мне всё больше нравишься, - похвалил соратницу Плаксин в тамбуре, приглядываясь к ней словно к незнакомке.

- Мерси, - Мария Сергеевна совсем не ожидала от трагика даже такого скупого комплимента.

- Сколько мы уже вместе? – для него, состарившегося на сцене, время давно потеряло счёт.

- Да уж скоро за десятку перевалит.

- Ого! – удивился Плаксин. – Изрядно. А я тебя и не знаю толком.

- А для меня Мария Сергеевна, - несмотря на старшинство в возрасте Влад всегда называл её по имени-отчеству то ли уважительно, то ли сохраняя дистанцию, - всегда была склочной бабой, нарочно цепляющейся к Аркадию и затягивающей рабочее время. После сегодняшнего – не так.

Склочница удивлённо взглянула на плохо знакомого моложавого мужчину, занимающегося не настоящим мужским делом.

- Тебе надо менять профессию, - посоветовала жёстко.

- Знаю, - не стал вставать на дыбки Влад. – Каждый сезон уговариваю себя и никак не могу уговорить. – Он выдохнул длинную струю дыма. – Затягивает актёрство как спортсменов, готовых мантулиться до икоты. Причём, чем меньше таланта, тем сложнее остановиться.

-Точно, - подтвердил ветеран Плаксин, - уже знаешь, как надо, но не можешь так, как надо.

- Да я не про тебя, - извинился тамбурный исповедник.

- А я и не в обиде, - отмёл извинения патриарх сцены, - ты прав: уходить надо вовремя – тогда, когда овладело равнодушие. Но человечишка слаб, особенно артист. Преклоняюсь перед Магомаевым и Атлантовым, а сам – не могу. Потому и глушу совесть водкой.

- Я тоже уйду после этих гастролей, - совсем уж неожиданно объявил Стас. – Уйду в музыку.

Мария Сергеевна окончательно опешила от последствий своей краткой режиссёрской деятельности.

- Да ладно вам! – пожурила слабых мужиков. – Совсем раскисли. – Она знала, что для артистов крайние душевные состояния типичны и не особенно поверила в истинность намерений соратников по лицедейству.

Вернувшись в вагон, она присела в проходе, напротив Алёны, уткнувшейся в небольшой томик Ахматовой.

«Есть в близости людей заветная черта,

 Её не перейти влюблённости и страсти, -

 Пусть в жгучей тишине сливаются уста,

 И сердце рвётся от любви на части», - припомнила вслух Мария Сергеевна когда-то поразившее её четверостишие печального до беспросветности стиха, как будто поэтесса заглянула ей в душу.

Алёна оторвалась от книги и внимательно взглянула на неприятную женщину, с которой надо будет притворяться на сцене, да так, чтобы зритель уверовал, что они и в жизни близкие подруги.

- Не верится, чтобы вам могла нравиться Анна Андреевна.

Мария Сергеевна снисходительно улыбнулась – она давно уже перестала играть в девчачьи игры «нравится - не нравится».

- Ты права, - согласилась с максималистским утверждением юного дарования, не обтёсанного ещё закулисными жерновами, - для меня и впрямь уже не существует творческих авторитетов, их угробил, размазал по грязи лжи театр, - но, помолчав и подумав, всё же поправилась: - Кроме, пожалуй, Чехова.

Алёна захлопнула книгу, бросила на столик.

- Вы такая, потому что завидуете Аркадию Михайловичу и Елизавете Авраамовне.

- Завидую? – удивилась Мария Сергеевна, не подозревавшая в себе такой слабости, но, чуть подумав, опять согласилась: - Ну, что ж, пожалуй, и в этом ты права: мне, как и всякому человеку, конечно, свойственна зависть как самое сильное чувство. Но учти, что она бывает двоякой: злой и доброй. Ты какую имеешь в виду?

- Злую, конечно! – вызывающе выпалила поклонница Аркадия и Елизаветы.

- И напрасно, - завистница не огорчилась её признанием. – Меня абсолютно не колышет, как Аркадий Михайлович опошляет классику, а Елизавета Авраамовна играет не душой, а телесами. А вот по-доброму я им всё-таки завидую. Завидую тому, что они имеют возможность делать то, что хотят. Давай-ка не будем ссориться и злиться друг на друга и выяснять заискрившие взаимоотношения, нам делить-то нечего, мы – равны. – Мария Сергеевна перешла на своё место и улеглась, подложив руки под голову.

Пришли оживлённые мужчины, извлекли НЗ.

- Маша? – вопросительно окликнул Плаксин.

- В ауте, - она села, - только чай.

- А мы решили прикончить, чтобы не смущала в связи с сухим законом.