Вовка-центровой - 4

Мешало другое. Мешало третье, а особенно мешало четвёртое. Четвёртым была турка. Про кофемашины даже и думать не стоит. Больше их Челенкову не видать. Когда они появятся, ему не до кофе будет. Давления всякие и прочие подагры с простатитами, будет пилюли пить, а не кофе. Турки в квартире «дядюшки» любимого (самых честных правил) не было. Ещё не было газа и электричества … Настоящего. Радио играет и пару лампочек горит, вот и всё, на что проводки древней хватает. Хоть договаривайся с электриком стадиона «Динамо» и проводи себе, как там это в будущем будет называться — «выделенная линия».

Ещё кофе самого не было. Вовка шмон на кухне произвёл. Горох был, нелущённый. Манка была. Даже рис в стеклянной баночке. Бурый, наверное. За таким в будущем гоняться будут, тут, должно быть, гоняться не надо, другого не бывает. Были цветы ромашки и ещё какая-то сушёная до чрезвычайной ломкости трава горько пахнущая. С кофе побежали. Спасла Фомина Стеша. Он при ней посетовал, что кофе хочется, и она, сверху вниз посмотрев на гиганта безусого, он как раз, стоя на коленях, печку разжигал, молвила:

— За углом есть кондитерская коммерческая. Дорого там.

Вовка по дороге с тренировки в кондитерскую зашёл. Запах. Прямо с ног валил. Лохматый мужичок с большущим носом и чёрными, как смоль усами и бровями, священнодействовал. Он брал совком специально обученным, небольшим таким — деревянным, из мешка джутового зёрна зелёного кофе и высыпал их на сковороду, которая раскалялась на электроплитке. Вот, в соседнем доме можно же было электричество наладить! Сковорода была с высокими стенками. Большая такая, чуть почерневшая снаружи, прямо чувствовалась массивность чугуна. Высыпал южный носатый мужичок зёрна на сковороду и деревянной лопаточкой помешивал их. При этом всякие эфирные масла и прочие фитонциды от жара сковороды покидали трупики кофейных зёрен и, воспаряя, окутывали большеносого. Покрутившись вокруг освободителя, души кофейные пускались в путешествие. Они хороводом, даже невооружённым экстрасенсорными способностями глазу видимым, кружились вокруг грека, грузина или армянина и потихоньку всё расширяли этот свой танец освобождения. Хоровод захватывал людей зашедших в кондитерскую, проникал им в ноздри, и душа угрюмых москвичей тоже воспаряла и уносилась в тропические леса Бразилии или оазисы Марокко. Прямо слышался щебет попугайчиков, хрустели костями белых путешественников — первопроходцев пираньи в Амазонке, свистели стрелы бедуинов. Стоило только глаза закрыть, и души кофейных зёрен подхватывали твою серую душонку и увлекали за собой на недосягаемую высоту. Человек, вовлечённый в этот хоровод смерти и жизни, останавливался, его ноздри расширялись, и он, сделав глубочайший в своей жизни вздох, замирал в блаженстве.

Соврал Иван Васильевич, с балкона любуясь на серые панельные многоэтажки. Не там лепота. Здесь.

— Лепота! — Вовка даже пошатнулся от удара обонятельного.

— Чэго изволыт молодой человэк? — сделал тайный знак иллюминатов, покрутив перед носом Вовки специально обученным совочком для трупиков кофейных зёрен, греко-грузинский армянин.

— Этот чэловэк изволит кофе приобрэсти, — зачем-то спародировал греко-грузина Вовка.

— Йасас! Сколько вам, юноша? — точно грек. Их приветствие. Бывал Челенков в Греции со «Спартаком» и сборной. О, сейчас удивит товарища. Одну фразу заучил. Посланный с ними в одной из игр переводчик научил. Когда они по магазинам решили прошвырнуться.

— Посо костизи? (Сколько это стоит?) — нет, не округлились глаза, зато улыбнулся товарищ грек. Акцент, наверное, чудовищный или как-то исковеркал фразу. Давно ведь было. Лет … Да, хрен сосчитаешь с этой двойной бухгалтерией.

— Шэсдэсят рублэй за банку и шэсдэсят рублэй за кофе. — Вовка посмотрел за спину грека. Точно, там стояли банки. Из жести, закрывающиеся крышками. Явно ручная работа. С чеканкой каких-то гор. Чего там, в Греции, не Арарат же? Олимп! Где-то жестянщик не покладая рук трудится. А чего, ненавязчивый сервиз. Хочешь кофе — покупай банку. Жестянщик, точно родственник. И всего сто двадцать рублей за … Ну, граммов двести — триста влезет в такую банку. Правду, сказала Степанида Гавриловна — дорого здесь. Ну, хотя одна-то банка нужна. Кофе же хранить в чём-то надо. Не в кульке же бумажном. Он выдохнется. Ни вкуса не останется, ни аромата.

— А турка есть? — ну, не в кастрюльке же варить.

— Джезва. Медэдная. Кованная. Сто восемьдэсят. Всэго трыста.

Ну, ни хрена себя, зашёл за кофе. Триста рублей!!! Это у него год назад, когда он кладовщиком работал в Куйбышеве, зарплата месячная меньше была. Обманула Стеша. Дорого, это другое понятие. Это называется — писец.

И чего? Как там, у Высоцкого: «И что ж, мне пустым возвращаться назад!» «Зачем мне рубли за подкладкой?».

Рубли были, вчера выдали три зарплаты. Они-то в путешествиях по Европам отлучались, а календарю, фиолетово. Положено семнадцатого зарплату получать, получите и распишитесь. Одну зарплату Чернышёв из кармана вынул.

— Пересчитай.

— Вы, серьёзно Аркадий Иванович?