Воздаяние храбрости

Абдул-бек ехал впереди своих нукеров бок о бок с Мамед-мирзой. С того дня, как он выручил шахского внука, увез от наседающих казаков отряда Мадатова, тот не отпускал табасаранца, удерживая при себе, словно амулет против возможных несчастий.

Аббас-Мирза простил сыну поражение при Шамхоре. Опытный полководец знал, как быстро меняется военное счастье, и не видел никакого резона наказывать своего наследника слишком жестоко. Он видел, что тот и так переживает и позор своего бегства, и мученическую смерть наставника – Ахмед-хана-сардаря. Хотя когда Мамед-мирза показал на Абдул-бека и воскликнул: «Вот мой спаситель!», на один краткий миг наследник персидского трона заколебался. «Стоило ли спасать эту колышащуюся груду мяса? – мелькнуло у него в голове. – Может быть, лучше бросить его, как поживу, ненасытным врагам? И тогда Аллах, смилостивившись, даровал бы мне победу в обмен на такую жертву…»

Но тут же отогнал эту мысль как недостойную.

Зато Аббас-Мирза обратил гнев свой против Назар-Али-хана, коменданта Гянджи, отступившего перед Мадатовым. Его объявили ничтожным трусом, нарядили в женское платье, помазали седую бороду свернувшимся молоком, посадили на осла лицом к хвосту и провезли перед фронтом армии, выстроившейся для сражения. Об этом несчастьи храброго, опытного командира и беседовали дагестанец с персом, увлекая за собой многотысячную кавалерию правого фланга.

В нескольких сотнях саженей от них три плотные колонны русских упрямо и твердо впечатывали шаги в утоптанную землю долины. Они двигались в обратном направлении, нацелившись в центр гигантского полумесяца, в самую середину фронта Аббаса-Мирзы. Ружья плотно лежали на широких плечах солдат, и две с половиной тысячи штыков колыхались в воздухе, словно лапы сказочного чудовища, щетинящегося перед броском. То и дело в рядах атакующих колонн взвивалось темно-серое облачко: падало ядро или разрывалась граната. Абдул-бек знал, что в это мгновение страшно кричат люди, изуродованные горячим металлом, и каждый раз довольно щурился и усмехался, представляя мучения своего врага.

– Жалею об одном, – сказал вдруг Мамед-мирза. – Что с тобой, славный Абдул-бек, не пришли воины Дагестана.

– Я привел с собой хороших людей, – осторожно ответил табасаранец. – Искусных, храбрых и стойких.

– Но если бы их были не сотни, а тысячи, как ты обещал моему отцу, сейчас бы за нами скакали не три тысячи конных, а в два, может быть, в три раза больше.

Абдул-бек отклонился в сторону и сплюнул на землю.

– Я обещал Аббасу-Мирзе привести в его войско мужчин. Тогда я не мог еще знать, что аварцы и казикумухцы превратились в хныкающих старух. Их руки и сердца сделались подобны застывающему жиру.

– Колдовство? – покосился на него начальник конницы правого фланга.

Абдул-бек слишком поздно сообразил, что замечание о грудах жира тучный Мамед-мирза может принять на свой счет. Но оправдываться, поворачивать жеребца мысли вспять значило еще больше испортить неудобную ситуацию.

– Два великих кудесника явились к нам с севера, – сказал он мрачно, словно ударив наотмашь шашкой. – Два могущественных мага – Ярмул-паша и Мадат-паша. Их заклинания тяжелы, как свинец, и остры, подобно стали.

– Эти два металла умеют убеждать, – согласился Мамед-мирза. – Но ты забыл еще третий.

– Вместо мешков с золотом я привез только рассказы о подвалах, где они сохраняются тысячами.

– Отправленные наудачу монеты могут расплавиться в пожаре войны.

– Но люди больше верят тому, что видят и могут потрогать. Они побоялись уколоться о слишком острые штыки русских. Теперь затаились в своих ущельях и ждут того дня, когда кто-то из нас возьмет верх… Смотри, о Мамед-мирза, – крикнул табасаранец, обрывая свою же речь. – Они атакуют! Пока твой отец угадал!

Все три колонны русских полков уставили ружья и перешли на бег, набирая энергию перед столкновением с персидской пехотой.

– Хорошо шли, теперь хорошо дерутся, – заметил Мамед-мирза, наблюдая за рукопашной схваткой, закипевшей в центре позиции.

– И я могу спорить на своего Белого, что знаю человека, который повел их. Генерал Мадатов, тот самый, что опрокинул нас у Шамхора. Прошу тебя, славный Мамед-мирза, отдай мне его после сражения!

Шахский внук отвернулся, чтоб не видеть, как оскалилось хищно рябое лицо белада.

– Это будет твоя единственная награда? – осведомился он, уже уходя от беседы и оглядывая поле сражения.

– Да! – прохрипел Абдул-бек, задыхаясь от ненависти.

– Хорошо. Ты сказал, я запомнил. Но – нам пора.

Мамед-мирза приподнялся на стременах и завопил зычным голосом:

– Иншалла! За мной, храбрые воины! Убивайте неверных!

Три тысячи всадников Мамед-мирзы, яростно вопя, полосуя воздух изогнутыми саблями, обрушились на левый фланг русских. Роты карабинеров, прикрывавших здесь нашу позицию, дрогнули и смешались. Они потеряли строй, они смешались, они подались назад почти к самым пушкам, которыми командовал Вельяминов.

– Куда бежаль?! Пошоль назад! Стоять крепко! – вопил Клюки фон Клюгенау.