Воздушные замки

Пробуждение было обычным. День прошел в хлопотах. Присцилла не сразу вспомнила после тяжелой ночи, что она уже полновластная хозяйка в доме.

За завтраком золотой колокольчик, символ власти на Хиркенхольме, лежавший обыкновенно рядом с Харальдом, сегодня красовался подле чашки с кофе перед ней самой.

Слуги обращались в первую очередь к ней, затем к Гертруде.

Адвокаты Харальда провели с Присциллой беседу, которая закончилась тем, что они стали адвокатами Присциллы. Были подписаны все бумаги, сделаны соответствующие распоряжения и заявления.

Империя Харальда, царство нефтяных вышек и королевство супертанкеров, стала принадлежать приемной дочери миллиардера, Присцилле Люксхольм, урожденной Вудхаус.

В гавани острова показался катер с журналистами, и никто больше не обстреливал его из ракетниц, не поливал из пожарных пушек водой. Но девушка ничего не слышала, никого не видела, нервы ее были напряжены до предела.

Как могла, она утешала Ингрид и улыбалась сквозь слезы Харальду. Да, ей предстояло встретиться немедленно с женихом, с Карстеном Трольстингеном, чего бы это ни стоило. Она станет его женой…

В три часа ночи, к ночному рейсу на Нью-Йорк, сначала в Ставангер катером, а потом на автомобиле в Сулу, в аэропорт, отправились Харальд и Ингрид. А с ними домашний врач, господин Юнгвальд.

Каким-то краешком сознания Присцилла понимала, что видит своего названного отца последний раз в жизни. Харальд был плох, тем не менее он самостоятельно поднялся по трапу на борт катера, сам встал к штурвалу. В зубах у него торчала нераскуренная сигара.

Свет луны и звезд отражался в воде, было холодно и печально. На пирс вышли матросы и механики, у их ног жались молчаливые в эту ночь собаки.

Вечность коснулась своим крылом острова Хиркенхольм, не слышно было даже шума ветра в кронах деревьев, в ветвях лиственниц, в растяжках антенн. Не видно в темноте скал на противоположном берегу фьорда.

Харальд весело махнул рукой и корявым большим пальцем правой руки нажал на кнопку «Пуск».

Взревели газовые турбины, заставив даже причал задрожать мелкой дрожью, и мощное судно исчезло в темноте, некоторое время были видны лишь ходовые огни, удалявшиеся в сторону моря.

Вот и все. Долгого прощания не было, был короткий поцелуй в лоб и благословение. Присцилла запомнила каждое мгновение расставания.

Гертруда молча обняла брата и встала, как статуя, на краю причала. Даже Ингрид не плакала, ей были нужны силы на утро и на день, на долгий перелет над океаном. Она любила своего несчастного мужа и тоже понимала, что дни его сочтены. С трудом ей удалось улыбнуться команде катера, но в глазах у нее стояли слезы.

Никакие деньги не сделают чуда, признался сам Харальд, если человек отжил свой срок. Зато я проковырял столько дырок на шельфе, вся нефть в Северном море моя. Мне не страшно умирать, если мои нефтяные вышки окажутся полезными вам, почтенные дамы. А если вы сбережете мой дом и все барахло, я буду просто счастлив! Пусть только в доме звучат детские голоса. Дело за тобой, Присцилла!

8

«Милая Салли! Жизнь моя переменилась, в доме грустно и пусто. Если бы ты только знала, как я жалею Харальда. Представь себе – человек знает, что скоро умрет, но тем не менее так мужественно держится.

А как жалко Ингрид! Она бесконечно любит своего несчастного мужа, на ее глазах слезы, но она находит в себе силы улыбаться ему и окружающим нашу семью людям. Вчера Харальд в последний раз смотрел из окон своего дома на фьорд, и в последний раз любовался Хиркенхольмом.

Я знаю, он в душе молился за нас. Он встал за штурвал катера так уверенно, что никто бы и не догадался о его болезни. А может быть, Бог сотворит чудо, и врачи в Чикаго спасут Харальда?

Я молюсь за него, милая Салли, помолись со мной и ты. Милая сестричка, мне так не хватает тебя! Вчера мы с Гертрудой плакали. Она сказала мне, что будущее дома зависит только от меня.