Возлюби ближнего своего

Вдоль дорожки, ведущей в большой Донской собор, по обеим сторонам скопилось много людей. По большей части это были такие же паломники, что и мы с матушкой. Женщины, чаще уже немолодые, в платочках и с сумками в руках, пожилой ветеран, с планками от медалей, дети с учительницей. Все стояли и ждали. Храм был открыт, но в него никого не пускали. Я даже видел раку с мощами, но при попытке пройти мне немедленно преградил путь молодой здоровый парень в оранжевой робе и с метёлкой в руках: — Не благословляется. — Мил человек, — начинаю упрашивать парня, — мы народ нездешний, вот выбрались в столицу, хоругви для храма купили. У нас автобус скоро, к мощам бы приложиться.

Парень в робе, человек, видать, сердечный, отвечает: — Простите, но мы важного гостя ждём. Велено пока все проходы перекрыть. Он хочет к мощам святителя Тихона пройти, а потом ему покажут некрополь, а уж затем и вас в храм пустят. — А к могилкам можно будет пройти? — Нет, сегодня никак, у нас на кладбище благословляется только по выходным, а сегодня, никак. — Слушай, а как нам быть? Я священник и по субботам и воскресеньям мы с матушкой всегда на службах, сам понимаешь. Вот, оказия выдалась, так хотелось поэтам нашим древним поклониться. Значит, не пустите?

— Это надо у отца N благословение брать. — А где он, как его можно найти? — Да вон он, во-он, за теми кустами его видно. — А можно мне к нему подойти, благословиться. — Нет, нельзя, туда вам уже нельзя. — А тебе можно спросить от моего имени, мол, священник с матушкой просят, может, разрешит? — Мне отсюда уходить никак нельзя, отец N строго настрого не велел, мы большого человека ждём. Нам за порядком следить нужно, чтобы народ у него под ногами не крутился.

Понятно, наверно, президент какой-нибудь хочет посмотреть историческую Москву. Ничего не поделаешь. Не повезло. Смотрю, парень в робе вроде как в сторону того батюшки, что в кустах, посматривает. — Ладно, — говорит, — подержи, отец, метлу, я всё-таки подбегу к нему, спрошу о тебе. И он побежал мелкими перебежками между кустов, словно боясь, что по нему сейчас же начнут стрелять. Вижу, настиг он ответственного монаха и говорит с ним, указывая на нас рукою. Потом вернувшись, парень радостно доложил: — Отец N, в виде исключения, разрешил вам с матушкой посетить кладбище, но только после того, как по нему проведут гостя.

А кого вы ждёте, президента, что ли, какого? — Нет, не президента, приезжает известный голливудский актёр, можно сказать, звезда. Велено встретить его по высшему разряду. Мы из-за него с утра тут дорожки метём.

Думаю, вот здорово, сейчас ещё и звезду Голливуда увижу, ну, когда бы ещё так подфартило? Только, к сожалению, никого я из их актёров по именам не знаю. Крепкого Орешка и Терминатора могу назвать, а остальных, увы. Нужно у парня расспросить и имя этой звезды заранее на бумажку записать. — Слышь, друг, а ты не мог бы мне его имя назвать, я потом перед дочкой похвастаюсь, что видел, мол, такого известного человека. — Пиши, отец, его зовут — Джим Кэрри, он в «Маске» снимался. Я записал — Джим Кэрри. Надо, думаю, запомнить, а то вдруг бумажку потеряю. Стою, и всё про себя его имя проговариваю, и он, словно, услышал. Смотрим, ребята секьюрити засуетились, забегали, и под арку к началу дорожки въехал большой шикарный лимузин, и из него вышел сам Джим Кэрри и две его спутницы.

Парни в оранжевых робах, немедленно перехватив мётлы, словно щитами согнали всех нас с дорожки на газон, освобождая место для прохода гостей. Впереди шёл сам актёр, приятный мужчина высокого роста и худощавый. На нём были джинсы и рубашка с коротким рукавом, а на ногах мокасины. За звездой следовали две молодые женщины, очень ухоженные и очень красивые. Впервые я понял, что означает слово «гламурный». На одной, помню, был наряд из ткани с леопардовой раскраской. Мы стояли и смотрели на них во все глаза, такие они были красивые. И по сравнению с нашими тётками в платочках с их грубыми изработанными руками и этим стариком ветераном, да и со мной, одетым в военную зелёную рубашку с карманами на груди, чтобы в метро деньги не стащили, они казались, просто, небожителями.

Четверка охранников в чёрных костюмах, наслаждаясь чувством собственной значимости, сопровождала великого артиста. Я взглянул на часы и понял, что к могилкам поэтов 18 века нам уже не успеть, хорошо бы к мощам приложиться и нужно спешить на вокзал. Поэтому я и зашагал в храм, со своими хоругвями, пристроившись сразу же за охраной, за мной матушка с авоськами, а за ней уже и все остальные: тётки в платочках, дети с учительницей, и ветеран с планками от медалей. Нам никто не препятствовал. И Джим Кэрри шёл впереди всех, словно Данко, только без факела в руках.