Возлюби ближнего своего

– Спасибо. – Гольдбах прошел по коридору в свою комнату. Комнатка была узкой, с одним окном, выходившим во двор. Он причесался. Потом постучал в комнату жены.

– Да…

Жена сидела перед зеркалом и внимательно разглядывала свое лицо.

– Что нового? – спросила она, не оборачиваясь.

– Как у тебя дела, Лена?

– Какие могут у меня быть дела при такой жизни! Дела плохи. И зачем ты, собственно, об этом спрашиваешь? – Женщина продолжала исследовать свои веки.

– Ты уходила?

– Да.

– И где ты была?

– Так… Не могу же я сидеть целый день, уставившись на стены.

– Конечно, нет. Я рад, когда ты находишь развлечения.

– Ну, вот видишь, значит, все в порядке.

Женщина медленно и осторожно начала смазывать лицо кремом. Она разговаривала с Гольдбахом, словно то был не человек, а кусок дерева, – без всяких эмоций, ужасающе равнодушно. А он стоял у двери и смотрел на нее, надеясь услышать в ответ хоть одно доброе слово. У нее была нежно-розовая кожа, без единого пятнышка, блестевшая в свете лампы.

– Ты что-нибудь нашел? – спросила она.

Гольдбах задумался.

– Ты же знаешь, Лена… Ведь у меня нет разрешения на работу. Я был у коллеги Хепфнера, он тоже ничего не может сделать. Все это тянется ужасно долго…

– Да, это тянется ужасно долго.

– Я делаю все, что могу, Лена.

– Да, я знаю… Я устала.

– Я ухожу, Лена… Доброй ночи.

Гольдбах закрыл за собой дверь. Он не знал, что ему делать. Ворваться к ней, умолять ее, чтобы она его поняла, выклянчить у нее разрешение… или? Он бессильно сжал кулаки. «Избить, – подумал он. – Избить это розовое тело за все оскорбления и унижения, дать себе волю один раз, дать выход злости, переломать всю мебель и бить ее до тех пор, пока она не закричит в исступлении, а мягкое тело не будет корчиться на полу…»

Он задрожал и прислушался. Как звали того человека – Карбатке? Нет, Карбутке. Это был приземистый парень с низким лбом, лицом убийцы, каким его представляет себе неопытный человек. Было очень трудно просить для такого человека оправдательного приговора за то, что он действовал в состоянии аффекта. Он выбил своей возлюбленной зубы, сломал руку, сильно разбил рот; ее глаза были заплывшими даже в день суда – так он избил ее, но тем не менее, она чувствовала к этой скотине собачью привязанность. И может быть, как раз по этой причине. Оправа дательный приговор, которого он добился, принес ему большой успех. Глубоко психологичная и мастерская защита, как выразился потом коллега Кон III, поздравляя его.

Гольдбах опустил руки. Потом взглянул на кучу дешевых галстуков из искусственного шелка, лежащих на столе. Да, тогда в комнате адвокатов, среди своих коллег, как остроумно он тогда доказал, что любовь женщины требует мужчины и повелителя! Тогда он зарабатывал шестьдесят тысяч марок в год и покупал Лене драгоценности, на выручку от которых она сейчас и жила.

Он услышал, как она укладывается спать. Он прислушивался к этому каждый вечер, ненавидел себя за это, но иначе не мог. Щеки его покрылись пятнами, когда он услышал, как заскрипели пружины. Он крепко сжал зубы, подошел к зеркалу и посмотрел на себя. Затем взял стул и поставил его на середину комнаты.

– Предположим, – пробормотал он, – что в девятом ряду третья женщина спрятала себе в туфельку ключ. Он осторожно сделал девять шагов по направлению к стулу, мигнул правым глазом, провел тремя пальцами по лбу и выставил вперед левую ногу – подальше. Сейчас он был в высшей степени сосредоточен, он представил себе, как Штайнер ищет вещь, и выставил левую ногу еще дальше. Его тень, жалкая и причудливая, скользила вслед за ним по стене в красноватом электрическом свете…

– Что-то поделывает сейчас наш мальчик, Лила? – говорил в это время Штайнер. – Видит бог, у меня такое плохое настроение не только из-за этого бестолкового Гольдбаха – мне действительно часто не хватает моего мальчика.

4

Керн и Рут жили в Берне, в пансионе «Иммергрюн». Этот пансион значился в списке Биндера.

На второй вечер, в довольно поздний час, в комнату Керна постучали. Керн уже разделся и собирался ложиться спать. Минуту он стоял без движения и выжидал. В дверь снова постучали. Бесшумно ступая босыми ногами, он подбежал к окну. Оно находилось слишком высоко над землей, чтобы можно было спрыгнуть, и рядом не было водосточной трубы, чтобы подняться на крышу. Керн медленно пошел назад и открыл дверь.

В коридоре стоял мужчина лет тридцати, на голову выше Керна. У него было круглое лицо с водянисто-голубыми глазами и курчавые волосы. В руке он держал велюровую шляпу, нервно теребя ее пальцами.

– Извините, – сказал он. – Я такой же эмигрант, как и вы…

Керну показалось, что внезапно у него выросли крылья. «Опасность миновала, – подумал он, – Это – не из полиции…»

– Я попал в довольно затруднительное положение, – продолжал мужчина. – Меня зовут Биндинг. Я еду в Цюрих, и у меня не осталось ни сантима, чтобы снять комнату для ночлега. Я только хочу спросить, может быть, вы мне разрешите переспать здесь, на полу.

Керн взглянул на него.

– Здесь? – переспросил он. – В этой комнате? На полу?