Возлюби вампира своего

Естественно, мне было немного страшно разговаривать с древним, умеющим проворачивать подобные чудеса.

— Сказал, что птенцу моего создателя захотелось стать сильнее и все высшие тут же кинулись ему помогать. жертвуя своими птенцами.

Ехидный смешок Густава ясно давал понять, что Тавиф выдал мне или часть правды, или вообще какую-то очень измененную версию.

— То, что создатели могут выпивать силу у своих птенцов, можно понять и принять, — продолжила я. — А вот то, что можно выпить своего создателя...

— Как ты думаешь, почему высшие предпочитают клепать птенцов по одному в десятилетие, а то и реже?

Вопрос Густава вроде бы совсем не пересекался с тем, что я произнесла до этого. Но, судя по его внимательному взгляду, отмахнуться банальным «не знаю» не получится.

— Чтобы не ослабнуть? — практически наугад предположила я, пытаясь связать в единое целое свои слова и заданную для осмысливания задачку.

— Верно. — Мужчина одобрительно кивнул. — И чтобы птенец не оказался бесполезным чахликом.

— А-а-а, — протянула я с умным видом, резко вспомнив, что меня обратили самой последней.

— А почему на все опасные встречи высшие берут с собой парочку старших птенцов?

Хитрый взгляд, которым меня одарили при этом, больше подошел бы какому-нибудь селянину, а не идеальному красавцу. Но вполне возможно, когда-то давно Густав и был простым деревенским парнем, решившим не воспитывать в себе аристократа.

— Чтобы. чтобы выпить, если что-то пойдет не так? — Я с большим трудом сумела выдавить эту мысль вслух.

Вроде бы ничего такого ужасного, практичная предусмотрительность. Жестоко немного, но я же всегда знала, что птенцы — расходный материал. И воспринимала это более-менее спокойно. Почему же теперь меня прямо корежит, стоит задуматься о подобном?

— Даже Эспен, с его привычкой обращать сразу толпу, делал перерывы. Но у него самыми удачными в каждом гнезде были первый и последний. В последнего он вкладывал почти все свои свободные силы. — И Густав очень выразительно посмотрел на меня.

Эспеном звали моего создателя. Получается, что создатель отдал мне все? И поэтому погиб?

— Его же никто не хотел убивать, — продолжил раскрывать мне глаза прапредок, после того как выпил очередной чан крови и вновь выставил всех из комнаты, кроме меня. — Высшие никогда бы не стали помогать молодому вампиру убить одного из своих. Цель была другая. Посмотреть, сумеет ли старший выпить кого-то из младших собратьев.

— Зачем?

— Ты и правда не понимаешь?

Разочарование в голосе Густава заставило мой разум напрячься, призвав на помощь всю свою циничную философию. Представим, что я — высшая, элита, оберегающая свои секреты от простых вампиров. Ко мне обращается... по сути мальчишка, ведь ему тогда лет двести было, мой ровесник практически, и просит помочь разграбить чужое гнездо.

Та-а-ак...

Филс разорял целые кланы безо всякого угрызения совести. И создателей убивал иногда. Или те сбегали, оставив свои гнезда на разграбление. Мой создатель тоже мог сбежать. Но он был слишком благородным, чтобы бросить нас умирать в одиночестве, и надеялся договориться со своим собственным птенцом, вразумить его.

Так, стоп! Я пытаюсь понять мысли создателя, а надо пытаться представить себя на месте нападающих.

Зачем нужны чужие кланы? Чтобы выкрасть оттуда ценных вампиров, привязать к себе, заставить служить. Тантибусу был нужен послушный стихийный маг?!

— Сильный стихийник?! Обязанный до гроба?

— Да. — Густав улыбнулся со снисходительным презрением: — Глупый мальчишка, которым можно легко крутить в разные стороны.

Значит, мое гнездо разграбили ради того, чтобы обзавестись ручным стихийным магом, готовым служить и так почти непобедимому королю кошмаров. Это примерно как некроманты, ставшие частью клана Филса, чтобы помочь ему завоевывать другие кланы.

И пусть злость буквально разрывает меня на части, но это естественный ход событий. Высшие всегда что-то делят, а для этого им нужна сильная армия. И они постоянно ищут, кем бы ее пополнить.

Вот только у Тантибуса и его компании ничего не вышло.

— Они же просто перебили всех.

Никто никого не выпил. Иначе в подземелье валялись бы мумии, а не зарубленные и обезглавленные тела моих собратьев и создателя.

— С первенцем мальчишке не повезло. Эспен сам убил своего птенца, едва догадался, что с ним собираются сделать.

Внезапно я насторожилась. Густав рассказывал все так уверенно, как будто сам был там. Как будто присутствовал при нападении!

— Не напрягайся, они обсуждали случившееся прямо при мне, чтобы сделать больнее. Тантибус и Филс. Решали, как поступить с мальчишкой, не оправдавшим их надежды. И куда делся последний птенец Эспена.

— В смысле, куда?! Там. в замке. запертая в своей комнате, — пролепетала я, чувствуя, как на меня накатывает волна паники.

Очень-очень запоздалой паники, пропитанной воспоминаниями о пережитом. О том, что я испытала вместе со своими собратьями. Их чувства, эмоции, боль. О том, что я испытала

потом, в одиночестве, найдя тела. Понимая, что могла оказаться среди них, и тогда, двести лет назад, подсознательно желая этого.