Поль Ди поднимается на крыльцо, подходит к двери и открывает ее. В доме тихо, как в гробнице. Там, где когда-то пляшущий кружок красного света омыл его печалью, запер его внутри себя, заставив застыть на месте, пусто. Везде мрак, холод и больше ничего. Пустота минус еще что-то, чье-то отсутствие. И это отсутствие он должен преодолеть столь же решительно, как тогда, когда поверил Сэти и прошел сквозь пульсирующее пятно света. Поль Ди быстро смотрит на ярко-белые ступени лестницы, ведущей на второй этаж. Все перила увиты лентами, бантами, букетами. Поль Ди идет дальше. Ветерок, ворвавшийся в открытую дверь с ним вместе, колышет ленты. Осторожно, не спеша, однако и не теряя времени даром, он поднимается по светящимся в полумраке ступенькам. Входит в комнату Сэти. Ее там нет, а кровать кажется такой маленькой, что он удивляется, как это они вдвоем умещались на ней тогда. Простыней на кровати нет, а поскольку окна в потолке не открываются, то в комнате душно. Яркие одежды валяются на полу. С гвоздя на стене свисает то платье, в котором была Возлюбленная, когда он впервые увидел ее. Пара коньков пристроилась в корзинке в углу. Он косится назад, на кровать; ему не отвести от нее глаз. Ему вдруг кажется, что здесь он перестает существовать. С огромным усилием, покрывшись испариной, он заставляет себя представить, что это он лежит на постели Сэти, и когда это ему удается, то сразу наступает облегчение. Поль Ди переходит в другую комнату. Спальня Денвер, в отличие от предыдущей, тщательно убрана. Но и здесь Сэти нет. Может, она вернулась на прежнюю работу? Может, ей стало лучше с тех пор, как он разговаривал с Денвер? Поль Ди снова спускается по лестнице, оставляя себя воображаемого там, где надо, на той узкой кровати. Присаживается у кухонного стола. Чего-то в доме номер 124 явно не хватает. Чего-то большего, чем те люди, что жили здесь. Чего-то большего, чем Возлюбленная или тот таинственный красный свет. Он не может с точностью сказать, чего именно, но в какой-то миг ему кажется, что стоит ему понять это, как оно тут же засветится и обнимет его потусторонним светом, одновременно любя и обвиняя.
Справа, где приоткрыта дверь в гостиную, вдруг слышится пение. Кто-то напевает песенку. Тихую и нежную, точно колыбельная. Он различает несколько слов. Что-то вроде: «Высокий Джонни, широкий Джонни. Гвоздики вымокли в росе, мой Джонни». Ага, думает он, вот она где! Там Сэти и оказывается. Лежит под стеганым одеялом из пестрых лоскутков. Ее волосы, словно темные тонкие корни добрых злаков, рассыпались и вьются по подушке. Ее глаза, безотрывно смотрящие в окно, настолько безжизненны, что он не уверен, узнает ли она его. Здесь, в этой комнате, слишком много света. Все выглядит словно уже проданное.
– «Наперстянка мне до плеч, – поет Сэти, – лютик вырос до колен, клевер хочет взять меня и тебя в душистый плен…» – Она теребит пальцами длинную прядь волос.
Поль Ди откашливается, чтобы как-то прервать ее пение.
– Сэти?
Она поворачивает голову.
– Поль Ди.
– Ах, Сэти!
– Я сделала чернила, Поль Ди. Он бы никогда не смог такого написать, если бы я не сделала ему чернила.
– Какие чернила? Кто?
– Ты сбрил бороду?
– Да. Что, плохо?
– Нет. Ты выглядишь очень хорошо.
– Черт меня попутал, вот я и сбрил. А что это ты, как я слышал, и с постели не встаешь?
Она улыбается и позволяет улыбке медленно растаять у нее на лице, потом снова отворачивается к окну.
– Мне нужно поговорить с тобой, – говорит он.
Она не отвечает.
– Я видел Денвер. Она тебе сказала?
– Да. Она приходит. Днем. Денвер. Она все еще со мной, моя Денвер.
– Встать тебе нужно с этой постели, девушка! – Он начинает нервничать. Это ему напоминает о чем-то знакомом.
– Я очень устала, Поль Ди. Так устала. Мне нужно немного отдохнуть.
Теперь он понимает, ЧТО это ему напоминает, и кричит на нее:
– Нечего тут умирать! Это постель Бэби Сагз! Так вот ты, значит, что задумала? – Он так зол, что готов убить ее. Потом берет себя в руки, вспомнив о предупреждении Денвер, и шепчет: – Что ты задумала, Сэти?
– Ох, ничего я не задумала. Совсем ничего.
– Слушай, – говорит он. – Днем здесь будет Денвер. Ночью здесь буду я. Я намерен о тебе заботиться, слышишь? Прямо сейчас и начну. Во-первых, пахнешь ты, прямо сказать, не очень. Лежи, лежи. Не шевелись. Сейчас я воды согрею… – Он умолкает. – Ничего, Сэти, если я согрею немного воды?
– И сосчитаешь, сколько у меня ног? – спрашивает она, глядя на него.
Он подходит к ней ближе.
– И разотру тебе твои усталые ноги.