Возлюбленная кюре

– Я написал это письмо давно, – сказал он, когда судья знаком велел ему начинать. – Но и тогда, когда мать уехала в Сен-Жермен, я думал и чувствовал так же. Считаю нужным упомянуть обстоятельство, которое многократно усиливает наше с сестрой горе. Мы условились с мамой, что к Рождеству она вернется к нам и будет жить со мной, в своем родном квартале Умо. Быть в прислугах у развратника от Церкви ей было невыносимо, и мы прекрасно понимали ее чувства.

Ролан Шарваз вздрогнул, Матильда тоже. Даже не глядя друг на друга, они подумали об одном. Если обобщить, мысль была такая: «Возможно ли? Если бы только мы знали, ничего бы этого не случилось!»

Пришел черед свидетельствовать Эльвине. Ее красота, элегантный наряд и горделивая поступь привели публику в замешательство. Голосом размеренным и приятным, как и остальные аспекты ее внешности, она хотела подтвердить сказанное братом, но не успела. Взгляд ее остановился на истерзанных кусках плоти, принадлежавших ее покойной матери, и зрелище это настолько потрясло бедняжку, что она лишилась чувств. Эльвину вынесли из зала. Матильда перекрестилась, с состраданием глядя на нее, чем заслужила одобрительный шепот аудитории. Сама она старалась не смотреть на вещественные доказательства, чтобы с ней не случилось того же.

* * *

Суд выслушал еще двух свидетелей. Ролан Шарваз, который внимательно следил за настроением аудитории, понял, что пришла его очередь отвечать на вопросы. Он страшился этого момента – его прошлое будет безжалостно выставлено на всеобщее обозрение. Оказавшись лицом к лицу с председателем суда, он решил вынести это испытание с гордо поднятой головой. Вызвать симпатию у присяжных и зрителей в зале – вот что было для него сейчас важно. Однако первые же слова судейского чиновника перечеркнули все надежды:

– Год и три месяца вы служили викарием[13] в Семюре, после чего ваш кюре отправил вас обратно – на родину, в Шамбери. Он был недоволен вашим поведением по отношению к молодым незамужним прихожанкам, которое считал несовместимым с обетами священника. Та же история повторилась в Шароле, городке департамента Сона и Луара. Там вы имели скандальные отношения с некой сорокалетней вдовой по имени мадам Кайер.

Матильда, которая интуитивно ревновала любовника к этой женщине, чуть не расплакалась. Ролан соврал: его «душевная подруга» оказалась намного моложе, чем он уверял, и они, конечно же, тоже были любовниками.

– Это клевета! – громко и отчетливо заявил Шарваз. – Мадам Кайер – женщина высоких моральных устоев!

«Я его ненавижу! – сказала себе Матильда. – Пускай его осудят, чтобы я никогда больше его не видела!»

Ощутив на себе пристальный взгляд мужа, она поспешно уткнулась в платочек. Колен пребывал в сильнейшем замешательстве. Кюре, этот предполагаемый «друг», обвел его вокруг пальца. «И я пригрел эту змею на своей груди! Ввел его в дом! – упрекал он себя. – Я мог бы догадаться… А теперь все будут думать, что Матильда с ним спала!»

Председатель суда с презрительной усмешкой спросил:

– А почему, прибыв в Ангулем и получив назначение в Сен-Жермен, вы не сказали своему новому руководству, что когда-то служили викарием в Шароле?

Шарваз с легкой ироничной усмешкой ответил:

– Я не думал, что это существенно.

– Ну конечно! Как несущественно и то, что вы оставили свой приход на две недели, чтобы навестить упомянутую мадам Кайер! Складывается впечатление, мсье Шарваз, что моральных норм для вас не существует. Вы не задумывались о том, что своим поведением порочите сан?

В зале засмеялись, но ни судья, ни присяжные не усмотрели в происходящем ничего смешного. Это разоблачение вызвало у Матильды отвращение и обиду. Значит, Ролан и вправду не ездил в Савойю, он отправился навестить другую женщину. «Он никогда по-настоящему меня не любил! Я была еще одной победой, и только! – горько сказала она себе. – И после всего этого оказаться на скамье подсудимых, в шаге от эшафота – из-за него! И выдать его я тоже не могу. Тогда все точно поймут, что мышьяк он получил от меня!»

Шарваз не осмеливался даже взглянуть на нее. С самого начала заседания он ни разу не посмотрел в сторону любовницы. Со стороны казалось, что он о чем-то глубоко задумался.

– Перейдем к мадам де Салиньяк. Вы все еще отрицаете, что прелюбодействовали с ней, о чем узнала ваша служанка и что имело известные суду последствия?

– Отрицал и отрицаю! Это клевета, – заявил обвиняемый, уже не пытаясь повеселить публику.

Вокруг Колена родственники, друзья и родители Матильды шепотом обсуждали происходящее. Личность кюре и его манеры не вызывали ничего, кроме возмущения. Доктор де Салиньяк уже пообещал себе, что будет защищать супругу несмотря ни на что. «Шарваз – развратник и обманщик! Он мог соблазнить Матильду и дорого за это заплатит! Женщина слаба, ей не устоять перед напором и хитростью подобного мерзавца!»

Придя к такому заключению, он успокоился, как это часто бывает с теми, чья любовь слепа.

* * *