Возмездие

— Назовите, на ваш взгляд, причины, побудившие Ульянова-Ленина отказаться ехать впятером.

Зиновьев усмехнулся.

— Ну, дорогой товарищ… Виноват, виноват! Гражданин следователь, вы должны уяснить, что о таких вещах Ульянов-Ленин моих мнений в расчёт не принимал.

— Но вы же постоянно уверяете, что были ему самым близким человеком!

— Значит, были ещё ближе.

— Назовите: кто?

— Ну, кто? Хотя бы, скажем, жена.

— Вы имеете в виду Крупскую?

Зиновьев вдруг понурился и стал ковырять пальцем какое-то пятнышко на коленке.

— Эта гражданка знает очень много. Во всяком случае, гораздо больше меня.

— Так, следующий вопрос. Дайте следствию вашу характеристику гражданки Балабановой.

Зиновьева позабавило казённое словечко «гражданка».

— С гражданкой Балабановой я познакомился в Москве, когда она приехала работать в Коминтерне. Нет, виноват, в Петрограде. Да, в Петрограде. Моё к ней отношение? В сущности, никакого. Обыкновенный исполнитель. Хотя-а… хотя я знал, что она является представителем такого человека, как Муссолини. Проще говоря, она была любовницей Муссолини.

— Подождите, не спешите, — прервал его следователь и принялся орудовать пером.

Памятку для следователя составлял Ежов, а он направлял следствие по указаниям Сталина. Теперь, когда начались упорные допросы Зиновьева и Каменева, когда забрезжила возможность связать наконец многие оборванные кончики, Иосиф Виссарионович решил доискаться, докопаться до размеров существовавшего подполья. Кто же предаёт? Кому можно верить? От этого зависели успехи всей задуманной им работы по преобразованию страны.

Следствие очень быстро установило, что арестованные обрадованно ухватились за имя Ленина. У них появилась возможность так или иначе впутать Вождя партии в свои грязные делишки, втянуть его в процесс, посадить на скамью рядом с собой и тем самым облегчить своё положение перед лицом суда.

Напрасные надежды! Ленин отошёл от дел ещё в 1922 году и никакого соучастия в их гнусных делах принимать не мог. Былая дружба? Тоже наивные упования…

Следствие сосредоточило внимание на убийстве Кирова. Здесь имелись увесистые показания как засланных террористов, так и разоблачённых участников подполья. Зиновьев защищался, напрочь отрицая свою руководящую роль в организации террора.

В толстой папке протоколов, лежавшей перед следователем, несколько страниц были заложены бумажными вкладками.

— Зиновьев, следствие предлагает вам ознакомиться с показаниями Каменева. Слушайте.

«…Мы, т. е. зиновьевский центр контрреволюционной организации, состав которой был мною назван выше, и троцкистская контрреволюционная организация в лице Смирнова, Мрачковского и Тер-Ваганяна договаривались в 1932 году об объединении обеих, т. е. зиновьевской и троцкистской, контрреволюционных организаций для совместной подготовки свершения террористических актов против руководителей ЦК, в первую очередь против Сталина и Кирова».

Дайте ваши показания насчёт этих фактов.

— Я отрицаю, — растерянно проговорил Зиновьев. — То есть насчёт переговоров — да. Но организация!

— Зиновьев, вам предлагается признание арестованного Моторина.

«Зиновьев мне указал, что подготовка террористического акта должна быть всемерно форсирована и что к зиме Киров должен быть убит. Он упрекнул меня в недостаточной решительности и энергии и указал, что в вопросе о террористических методах борьбы надо отказаться от предрассудков».

Повисло угнетённое молчание. У Зиновьева судорожно двигался кадык на горле.

— Вам предъявляются показания Бакаева.

«Я признаю, что мне лично Зиновьев поручил организовать убийство товарища Сталина в Москве».

— Следствие располагает признаниями Рейнгольда, Дрей-Цера, Берман-Юрина и других. Предупреждаю вас, что вам предстоят очные ставки с указанными лицами.

Задыхаясь, Зиновьев проговорил:

— Мне плохо. Отправьте меня в камеру.