Возмездие

«Сейчас я тебе, старперше, все расскажу: и как относимся, и где...» — пропел он себе под нос, нетерпеливо притоптывая модным ботинком. В лифте тоже думалось о деньгах. Вот, скажем, та же Ритка. Ее ж уговорами не возьмешь, маромойку тульскую. Только прижмешь где-нибудь, фыркает, как кобыла, дурища. Не лезь, мол. Только после свадьбы! Ага, разбежалась! А вот если сводить в клуб какой-нибудь крутой. В «Метелицу» там или еще куда — отдастся на помойке, по роже видно. А на что вести? На деревянные? Ха! Грины нужны! А попробуй шнуркам это растолковать! «Ах, ты еще только на первом курсе, вокруг столько соблазнов. Сиди дома и пей чай с печеньем!» Убил бы уродов!

Олег все нажимал кнопку звонка. Да что ж такое-то? Умерла она, что ли? Не дай бог, конечно!

—        Кто там? — прокричала наконец из-за двери бабуля.

—        Дед Пихто с революционным приветом, — пробурчал Олег и громко отозвался: — Это я, бабуля!

Ведь видит же, кто за дверью, в свою камеру видеонаблюдательную, нет, надо спросить, а вдруг я Фредди Крюгер... Привыкла к конспирации, все отвыкнуть не может. Сейчас еще пароль спросит...

—        Олеженька, внучек, заходи, заходи, милый!

—        Здравствуй, бабуля! С праздником тебя! С самым главным нашим праздником! С днем революции! Вот тебе подарки! — радостно прокричал Олег, коснувшись губами подставленной для поцелуя морщинистой щеки.

—        Спасибо, милый, — расчувствовалась принаряженная в белую блузку Елизавета Яковлевна, разглядывая объемистый пакет. — Раздевайся. Да что это ты принес целый короб?

—        Это шнурки собирали.

—        Кто?

—        Ну... папа с мамой. Там икорка, колбаска, чай, кофе, наливочка твоя любимая, конфеты...

—        Господи, да куда мне столько? Одной-то? Ну раздевайся, чайку попьем с наливочкой. Чего нос-то красный?

—        Холодно, блин! Минус пятнадцать.

—        Блинов я не испекла, внучек, ты уж не обессудь. Голова что-то кружится сегодня. Давление, видно, подскочило. Или упало, не пойму. Измеришь?

—        Давай, — вздохнул Олег.

Сто двадцать на восемьдесят! Это в восемьдесят лет!

—        Такое давление, бабуля, дай бог каждому... С таким давлением, бабуля, на танцы ходить!

—        Бога нет! — строго ответила бабуля. — А на танцы я и смолоду не ходила! Не до этого нам было...

Ну завелась... Понеслась, закипела... Сейчас на полчаса про сходки, маёвки, подполье... В которых, если верить рассказам, Лизонька принимала самое активное участие еще до рождения. С годами бабулин маразм крепчал. Почему-то она уверила себя, что жила еще при царском режиме и боролась с царизмом чуть ли не рука об руку с Ильичом. Ладно, главное поддакивать и переместиться на кухню, поближе к съестным боеприпасам.

—        Ага, ага, бабуля, — включив чайник, выгружая содержимое пакета на стол, обследуя холодильник, поддакивал Олег. — А Каганович что? Лазарь-то? Он тебе что ответил?

—        Лазарь был политической проституткой!

—        Ты че, бабуля? Это же Троцкий был проституткой.

—        И Лазарь! Ты мне Лазаря не пой, я лучше знаю!

—        Ну ладно, ладно. Давай праздник отметим. Наливочку открывать?

—        Открывай! — рявкнула бабуля в запале полемики.

Через полчаса раскрасневшаяся Елизавета Яковлевна начала петь революционные песни, не забывая и про наливочку. Олег мужественно пропел с ней «Тачанку», «Шел отряд по берегу», «Белая армия, черный барон».

Ну, баста, я свои три сотни отработал...

—        Бабулечка-красотулечка! Мне идти пора!

—        Что так рано-то? Посидел бы со мной, вспомнили бы былое...

—        Не могу. Зачет завтра по сопромату. Я уж и так к тебе на такси.

—        Потратился?

Олег скромно потупился.

—        Ах ты, ягодка моя! Приехал, не забыл старуху. Да еще и на такси потратился! Сколько взяли-то с тебя? Рублей сто, поди?

—        Триста, — безжалостно ответил Олег.

Называть истинную сумму, израсходованную на соблюдение семейных обрядов, смысла не было. Больше трех сотен не даст.

—        Держиморды! Сатрапы! Душители свобод!

—        Тихо, тихо, бабуля! Ты не в полицейском участке, успокойся. Триста рублей — это по нынешним временам еще недорого. Но я всю свою стипендию отдал, — вернул он старуху к интересующему его вопросу.

—        Сейчас, сейчас, погоди...

Елизавета Яковлевна поднялась, шурша длинной юбкой, ушла в комнату. И долго не возвращалась.

Чего застряла? Все свои сберкнижки перебирает, что ли? За окном уже темнеет, блин! Так вообще пролетишь, как фанера над Парижем. Мимо денег и удовольствий...

—        Бабуля!

Тишина. Олег испуганно вскочил, бросился в гостиную, затем в спальню. Бабуля мирно похрапывала на кровати с металлическими шишечками.

Снять бы эту шишечку да и долбануть тебя по кочану, бабулечка, яростно думал Олег. Поскольку знал, что разбудить теперь бывшую революционерку, пионерку, комсомолку и так далее — затея безнадежная. И что делать? По ящикам деньги искать? Черта с два найдешь.

М-да. В кармане остались две сотни. Положим, доехать до общаги на них можно, но нужно же и закупить чего-то. Горючего и закуси. С пустыми руками не припрешься. Черт!