Возмездие в рассрочку

Какое-то время после этих событий дела шли так, как хотелось мистеру Маблу. В Сайднэм-колледже его встретили благожелательно, и Джон без всяких проблем был принят туда. С Винни оказалось сложнее. Мистер Мабл раздобыл список всех привилегированных женских школ Лондона, но все старания записать Винни в одну из них пока заканчивались ничем. В этих школах, естественно, не очень-то хотели принимать пятнадцатилетнюю девочку, которая до сих пор жила в лондонском пригороде, пользующемся сомнительной репутацией, да еще училась в государственной школе. В конце концов ее взяли в Беркширскую школу, оказавшуюся самой дорогой из всех, — и в доме Маблов началась нервная суета: надо было снабдить Винни множеством самых разных вещей. Правила школы требовали, чтобы у девочки, среди прочего, были: повседневные и вечерние платья, специальная спортивная форма, а в довершение всего — костюм и сапожки для верховой езды. Мистер Мабл таял от счастья. Гардеробом дочери он гордился куда больше, чем сама Винни.

И в один прекрасный день это свершилось. Мистер и миссис Мабл (он — в своем лучшем костюме, чтобы произвести впечатление на других родителей; она — с заплаканными глазами и в наряде, который никак не соответствовал потраченным на него деньгам) проводили Винни в новую школу. В тот же день Джон надел сине-белую форменную фуражку Сайднэма и отправился в колледж, находившийся в двух милях от дома, пешком. Он без всякого восторга думал о том, что скоро ему предстоит узнать тайны регби и моральный кодекс привилегированного колледжа.

Правда, в последнее время отец держался с ним дружелюбно, даже заискивающе. Джон получал карманных денег столько, сколько хотел, а в конце Малькольм-роуд, в маленьком гараже, уже стояла мечта его сердца — двухцилиндровый мотоцикл марки «джайент-твин». Всю минувшую неделю Джон обкатывал его, проезжая в день в среднем миль по сто, и с наслаждением изучал его своенравный характер, бесстрашно, на полной скорости взлетая на вершины холмов, откуда открывался вид на чудеснейшие пейзажи, что находились в окрестностях Лондона, но были вне пределов возможностей обычного велосипеда. Когда он возился со своим «джайент-твином», ему легче было не думать о том, как он будет прощаться с друзьями и со своей прежней школой, где провел без малого пять лет.

Джон чувствовал себя бесконечно несчастным. Не только из-за перехода в колледж: главной причиной была ситуация дома. Не меньше пяти вечеров в неделю отец был пьян; но не это было самой большой проблемой. Пьянство мистера Мабла почти не доставляло беспокойства семье: в такие вечера он удалялся в гостиную и сидел там в одиночестве, глядя в окно. Джону лишь дважды пришлось вмешаться в ссору между родителями — когда он боялся, как бы с матерью что-нибудь не случилось. Но мальчик подсознательно чувствовал, что в доме поселилась какая-то большая беда, куда серьезнее, чем отцовское пристрастие к выпивке. Мать за последнее время сильно исхудала, словно от недоедания, Джон часто замечал на лице у нее следы слез. Возможно, плакала она из-за капризов и грубых выходок отца… К этому добавлялась постоянная усталость, связанная с непомерным объемом домашней работы: отец по-прежнему противился всяким попыткам взять хотя бы приходящую прислугу. Джон не мог уяснить себе причину его нынешней мрачности и ворчливости; правда, отец раньше, еще до визита к ним Джеймса Мидленда, и пил сверх нормы, и, порой без всякого повода, обижал мать… Неприятный характер отца Джон принимал как данность — вроде ядовитых цветков и плодов у какого-нибудь растения.

И все же он, каким-то шестым чувством, догадывался, что отец ненавидит его. И отвечал ему такой же озлобленной ненавистью. Подарки, которыми отец засыпал его в последнее время, Джон принимал — у него не было выбора. Но благодарить за них отца не собирался: в глубине души он подозревал, что подарки эти — лишь форма подкупа и получает он их для того, чтобы закрывать глаза на что-то более важное.

Но что говорить — в пятнадцатилетнем возрасте трудно быть проницательным, замечая то, что сокрыто под внешней оболочкой. Мыслил Джон еще как ребенок: то есть скорее чувствовал, чем понимал. Это, однако, лишь усугубляло тяжесть, лежащую на душе.