Возьмите меня с собою. Рассказы

На следующем уроке, едва Анатолий Васильевич зашёл в класс, Владик поднял руку. Анатолий Васильевич не заметил руки, проверяя по списку весь класс, и, только когда дошёл до фамилии Владика, вдруг спросил:

— Почему ты не был на экскурсии?

Владик поднялся с ленцой, постоял, как бы обдумывая ответ, потом сказал:

— У меня нет резиновых сапог и, кроме того, ужасно болела голова.

— Мигрень? — осведомился учитель.

— Возможно, — ещё изысканнее ответил Владик.

— Ну что ж, садитесь, раз мигрень, — сказал Анатолий Васильевич. — А вообще-то мигрень болезнь дамская.

— Простите, — сказал Владик, не садясь. — Я вот тут принёс жуков… Не могли бы вы их определить? Я собираю жуков, а названия не знаю…

— Где они? Неси сюда, — сказал учитель.

Мы замерли. Установилась такая тишина, будто Владик нёс к столу бомбу и все ждали взрыва.

Анатолий Васильевич взял первую коробку и, едва взглянув, сказал:

— Это довольно обычные жуки — плавунец окаймлённый и серый сосновый дровосек.

— Ха! — вскрикнул кто-то, может быть Чубик.

Анатолий Васильевич непонимающе взглянул. «Что такое?» — было в его глазах. Но мы молчали, и, кажется, он понял, особенно когда посмотрел в мою сторону. Наверное, мои глаза говорили больше, чем нужно. Я действительно «дрожала»: переживала, болела, и вовсе не за себя — за него, за учителя…

Он пожал плечами и взял другую коробку. Взгляд его стал внимательным и сосредоточенным. Медленно повернув коробку с жуком так и сяк, он спросил у спокойно стоящего Владика:

— Где же ты его взял?

— Поймал летом.

— Здесь?

Владик кивнул.

— Значит, здесь?

— Да, — слегка розовея, подтвердил Владик.

Учитель ещё раз взглянул в коробочку, потом подал её Владику и сказал:

— На, возьми и никогда больше меня не обманывай… Жук этот — лунный копр. Встречается на юге, в степи. Таких жуков известно два вида: коприс лунарис — вот этот, и коприс испанус — копр испанский. Они…

Он не закончил, потому что класс взорвался аплодисментами и криками. А Владик медленно пошёл к выходу.

— Вернись, — сказал Анатолий Васильевич. — Я не знал что ты так любишь биологию…

Михаил Пришвин

Золотая рука

Нашему дедушке в этом году стукнуло семьдесят семь лет, но он всё не унимается, работает с утра до ночи, а в свободное время даже и на охоту ходит.

Прошлый год погибла от чумы его любимая собака Жуль-ка. Наши соседи говорили:

— Ну вот, теперь уж дедушка не будет больше возиться с собаками. Хватит!

Да и мы сами думали, что нет у него больше духу купить нового щенка, выращивать его, учить дома и в поле.

Нет! Опять у нас подрастает щенок, только не Жулька, а Жалька, и в доме опять кутерьма: то стянет с гвоздика полотенце и мчит его по коридору с высоко поднятой головой, то у соседей кастрюлю опрокинет с молоком — сам испугается, забьётся под диван, лежит и дрожит. И опять у нас соседи ворчат:

— Семьдесят семь лет старику — и всё не унимается, какой-то неуёмный бубен.

Но не из железа же сделан человек! В последнюю эпидемию гриппа дедушка наш захворал. Какое уж там железо! Дедушка непрерывно кашлял, загорелся и слёг в постель.

Вызвали знакомую докторшу, и прилетела к нам, как облако, вся в голубом, молодая блондинка — наша районная докторша Юлия Павловна.

— Дышите! — приказывает.

Дедушка дышит и кашляет.

— Ещё дышите!

Ещё дышит и кашляет, в груди что-то поёт на всю комнату.

Докторша выслушала дедушку, нахмурилась, покачала головой и говорит:

— Пришло время и вам поболеть!

У дедушки оказалось воспаление в лёгких, на той и на другой стороне.

— Пенициллин! — сказала Юлия Павловна.

И назначила ввести в тело дедушки армию в пять миллионов бойцов, называемых медицинскими единицами. Что это значило, мы поняли, когда принесли лекарство из аптеки. В коробке было множество пузырьков, в каждом пузырьке на донышке порошок жёлтого цвета. Было две крышечки на каждом пузырьке: одна металлическая — легко снималась, другая резиновая.

Сквозь эту резиновую пробочку протыкали острой иглой дырочку и вводили бесцветную жидкость. Порошок плесени в ней растворялся. Потом жидкость из пузырька выкачивали шприцем, и это была целая армия бойцов в сто тысяч медицинских единиц, готовых войти в тело человека и начать борьбу за его жизнь.

Решено было через каждые три часа круглые сутки вводить по сто тысяч бойцов и всего ввести на борьбу с болезнью войско в пять миллионов.

Нам стало жалко дедушку, и мы спросили:

— Очень больно будет?

Вместо ответа докторша подошла к телефону и долго спорила с кем-то, настаивала на своём, повторяя имена медицинских сестёр — Клавдии Ивановны и Елены Константиновны. Кончив разговор, она ответила нам на вопрос: больно ли будет дедушке или терпимо?

— У нас, — сказала она, — есть медицинская сестра Клавдия Ивановна, и у неё такая лёгкая рука, что сонного уколет— и он слышать не будет. Сейчас она занята и придёт только через сутки, но ждать нам нельзя; сейчас придёт другая сестра — Елена Константиновна, тоже хорошая сестра, строгая, аккуратная, только жалуются больные: колет больно — рука тяжёлая.