Возможно, в другой жизни

– Я бы не сказала, – улыбаюсь я. – Прошлой ночью, когда ты ушел, я проспала часов девять.

– Это хорошо, – кивает он. – Чтобы побыстрее выздороветь, надо много спать.

Сегодня он выглядит еще привлекательней, чем вчера. Это не тот тип красоты, который мы привыкли видеть в журналах. Нос у Генри крупноват, да и в целом черты лица не идеальны. Тем не менее есть в нем что-то, что сразу привлекает внимание.

Закончив с осмотром, он поворачивается к двери.

– Ну ладно, увидимся…

Но я не даю ему закончить фразу.

– Изабелла – твоя жена?

Сказав это, я невольно краснею. Такое чувство, что вопрос сам сорвался у меня с губ.

Генри делает шаг к кровати, и только тут мне приходит в голову взглянуть на его руку. Другая на моем месте давно поняла бы, что первым делом надо смотреть на обручальное кольцо. Впрочем, личный опыт успел убедить меня, что отсутствие такого кольца еще не означает отсутствие жены.

– Нет, – качает он головой, – я не женат.

Я думаю, если бы Генри хотел сказать мне, кто такая Изабелла, то сделал бы это. Но он молчит, и от этого мне становится совсем неловко.

– Прошу прощения за любопытство, – говорю я, – это все больничная атмосфера. Пока лежишь здесь, теряешь чувство такта.

– Нет-нет, все в порядке, – смеется Генри. – Когда на руке у тебя огромное тату, волей-неволей ждешь такого вопроса.

Я улыбаюсь в ответ и начинаю прощаться:

– Спасибо, что заглянул…

Но тут уже Генри прерывает меня:

– Она была моей сестрой.

– Ясно.

– Изабелла умерла пятнадцать лет назад.

Я невольно опускаю взгляд, но затем заставляю себя посмотреть ему в глаза.

– Мне очень жаль. Правда.

– Спасибо, – кивает он.

Меня так и тянет спросить, как она умерла, но я знаю, что это не самый деликатный вопрос.

– Тебе хочется спросить, как она умерла, – проницательно замечает Генри.

Я вновь заливаюсь краской стыда. Господи, неужели это так очевидно?

– Точно, – говорю я. – Это первое, что мне пришло в голову. Как она умерла. Ужасно, правда? Если хочешь, можешь плюнуть мне в завтрак. Я не обижусь.

Генри со смехом присаживается на стул.

– Все в порядке, – повторяет он. – Странная штука, правда? Так уж устроен человеческий мозг. Она умерла? Как именно? С другой стороны, у нас не принято задавать такие вопросы.

– Верно! – киваю я. – Мне очень стыдно за себя.

– Ты не сделала ничего плохого, – смеется он. – Ей было шестнадцать. Она умерла от травмы, полученной в бассейне. Ударилась головой.

– Какой ужас! – говорю я. – Мне очень жаль.

– Вообще-то, ей запрещалось нырять. Но Изабелле было шестнадцать, а в этом возрасте часто плюют на запреты. Ее сразу отвезли в больницу. Врачи сделали все возможное. Одно время мы даже думали, что она выживет, но не сложилось… Некоторые травмы не оставляют шансов. Мы все ждали, что она придет в себя, но этого так и не произошло.

Сердце у меня сжимается от боли за Генри и его близких.

Ты расстраиваешься из-за того, что так много времени лежишь в больнице, а ведь многих уносят отсюда мертвыми. Со мной могло быть так же, как с сестрой Генри. Мне ничего не стоило умереть, не приходя в сознание.

Но я очнулась. Я – одна из тех, кому повезло.

А ведь шагни я тогда чуть дальше или чуть в сторону, все могло сложиться иначе. И сегодня был бы день моих похорон. Даже не верится, что разница между жизнью и смертью может быть настолько мизерной – маленький шажок в том или ином направлении.

А это значит, я сделала в свое время правильный выбор. Я лежу здесь живая только потому, что приняла правильное решение, каким бы незначительным оно ни казалось.

– Мне очень жаль, что тебе и твоим родным пришлось пережить такое горе. Даже не представляю, что вы должны были чувствовать тогда.

Генри признательно кивает.

– Собственно говоря, из-за этого я и решил работать в больнице. Помню, как сидел с родителями у палаты сестры, ожидая хоть каких-то новостей. И мне ужасно хотелось быть внутри – что-то делать, помогать, вместо того чтобы ждать чужой помощи. Так у меня родилось желание поддерживать тех, кто тоже, вроде нас, окажется в трудной ситуации.

– Прекрасно тебя понимаю, – говорю я. Интересно, знает ли Генри, как благородно это звучит? Скорее всего, нет. Он говорит совершенно искренне.

– А мое тату… это пришлось на десятую годовщину ее смерти. В то время я, по правде говоря, был как в тумане. Никак не мог упорядочить свою жизнь. Родители мои на тот момент уже развелись и вернулись к себе на родину, в Мексику. И мне пришлось в одиночестве отмечать эту печальную дату. Тогда же мне пришла мысль набить себе тату. Вроде мелочь, но я почувствовал себя лучше.

– Это просто история моей жизни, – смеюсь я. – Со мной тоже было такое.

– Может, тебе тоже стоит сделать тату? – предлагает он.

– Не уверена, что это в моем стиле. Но твоя татуировка впечатляет. Это первое, что я заметила, когда ты вошел в палату.

– Стало быть, ее, а не мою привлекательную внешность? – смеется он.

– О, прости, ради бога. Ее я тоже заметила почти сразу.

Улыбнувшись, Генри встает со стула.

– Только взгляни! – говорит он. – Я опаздываю на обход. Вот что ты наделала!