Возможность выбора

Орви ничуть не жалела Лулль, когда видела, что та из-за нее переживает. Орви начала нарочно слоняться по городу, чтобы убить время. Однажды она даже выдержала еще один киносеанс после двухсерийного фильма. Правда, ломило спину и рябило в глазах, но зато какое удовольствие было видеть, как мачеха в бешенстве топает ногами.

Орви с каким-то наслаждением принялась дразнить Лулль. Она без всякой цели слонялась по улицам, а Лулль считала, что Орви ведет какую-то беспутную жизнь. Чтобы досадить мачехе, Орви принялась размалевывать лицо под воинственные маски. Она понимала, что всякий нормальный человек сочтет ее за дурочку, но толстый слой туши на ресницах, огненно-красная помада, брови, будто вымазанные дегтем, помогали ей изменить свою внешность. И Орви малевалась снова и снова, чтобы казаться старше своих лет, — ей хотелось стать неузнаваемой.

Мир покинул их дом.

Однажды Орви застала в своей комнате мачеху, которая рылась в ее вещах. Неизвестно, какие вещественные доказательства искала она в сумочке Орви и в ящике ее письменного стола.

Лулль была готова со стыда провалиться, сквозь землю. Она побледнела и виновато опустила голову. Орви понимала, что стоит ей сейчас заговорить, и Лулль не станет выбирать выражений. Орви не хотелось опускаться до ругани. Она решила отомстить иначе. Вынув из шкатулки отца сигарету, Орви закурила и стала пускать дым прямо в лицо Лулль.

Прошло несколько дней. Они не разговаривали.

Но затем Лулль не выдержала. У нее всегда было в запасе достаточно пошлостей, иногда она просто должна была их выплеснуть.

И она обозвала Орви девицей легкого поведения.

Орви вцепилась мачехе в волосы.

Лулль закричала и обозвала Орви самыми последними словами.

С этого момента Орви ввела в свой обиход любимое выражение Лулль:

— Хватит, я хочу жить своей жизнью.

Орви давно уже намеревалась уйти из дому и начать самостоятельную жизнь — теперь для этого настало время.

Вот так Орви и оказалась за конвейером швейной фабрики. Чтобы получить место в общежитии, пришлось пообивать пороги. В отделе кадров никак не могли понять, почему человек, проживающий в этом же городе и имеющий к тому же неплохие квартирные условия, добивается места в общежитии. Но рабочих рук на фабрике не хватало, Орви продолжала настаивать на своем, и все устроилось.

Переезд оказался на самом деле гораздо сложнее, чем Орви могла себе представить. Выяснилось, что у бедной девушки очень много вещей. Одна только сортировка заняла несколько вечеров. Гора узлов и пакетов, выросшая возле дверей, едва не повергла ее в панику. Ни в какое общежитие не возьмешь с собой весь этот воз! Большую часть вещей пришлось распихать по чемоданам и попросить мачеху освободить для них место в подвале. И тем не менее вещи Орви оставались еще в стенном шкафу, кладовке и ящике дивана. Книги она не стала даже трогать. Как и любой женщине, Орви зачастую казалось, что ей нечего надеть, — теперь же все эти пальто, платья и туфли никак не хотели уместиться в двух чемоданах.

Свое розовое атласное одеяло, оставшееся с детства, Орви засунула в большой полиэтиленовый мешок. Лулль предложила ей взять посуду — девушка и не подозревала, что у нее набралось такое количество надаренных ей ложек и чашек. Кое-что осталось и от матери, все это, само собой разумеется, принадлежало Орви. Наконец Орви решилась разобрать фотографии. Она вынула доставшийся ей от матери темно-зеленый альбом и посмотрела на тиснение, напоминавшее паутину. Фотографии она разглядывала с меньшим интересом, пока не наткнулась на одну, заставившую ее вздрогнуть. Точно такую же фотографию она видела однажды на аллее в руках женщины, у которой была на шее облезлая лиса без хвоста.

Орви до тех пор изучала улыбающуюся женщину и младенца, который глупо таращился на нее, пока не защипало в глазах. Так же, как и в тот раз на раскисшей от слякоти аллее, Орви удивилась, что почти голый ребенок в нагрудничке с вышитым цыпленком сидит на руках у женщины, одетой по-зимнему. Женщина не удосужилась снять даже шляпу, похожую на мужскую, ее широкие поля полого спускались на лоб. Можно ли считать этот снимок вещественным доказательством того, что Орви — не ребенок мамы, вязавшей белую шаль? Почему две совершенно одинаковые фотографии оказались в руках двух женщин, которые не могут иметь между собой ничего общего?

Орви стало не по себе. Ей хотелось забиться в угол и отогнать все эти наваждения, выплывшие из глубины времен.

Она повернула фотографию и на обратной стороне увидела крупные печатные буквы. Чернильный карандаш раза два слюнявили, и поэтому отдельные буквы резче бросались в глаза.

Таинственное имя Офелия Розин стало преследовать Орви. Воображение увело ее в темноту, наполненную ожиданием: вот-вот вспыхнет свет, и она увидит события далекого прошлого — где-то там стоит молодая Офелия Розин и обнимает своего любимого.

Но увядшая женщина со странной внешностью, которую Орви встретила на аллее, не вызывала в ней ни малейшего желания действовать, чтобы немедленно выяснить свою истинную родословную.