Возможность выбора

Проворно двигались спицы. Орви топала вокруг матери, ее пухлые ладошки то и дело похлопывали мать по коленям. Нетерпеливому ребенку хотелось скорее намотать шаль себе на шею. Шаль спадала из-под спиц на колени матери, вот она уже дошла до подола платья и наконец до икр. Орви не могла дождаться, нетерпение сжигало ее. Рот скривился, она заплакала. Орви спрятала лицо в конец шали, а шаль пахла каким-то незнакомым зверем. Котенок пытался развеять грусть Орви. Большой белый клубок бесшумно катался по полу, а Орви с котенком ловили его. Орви с топотом кидалась за клубком, наступала очередь котенка — он цеплялся когтями за нитки и скользил по полу, когда мама подтягивала клубок к себе.

Белая шаль вскоре дошла до маминых пяток.

А она все вязала и вязала. Казалось, этому не будет конца. За окном сияло голубое небо. Орви судорожно вцепилась в конец шали и заревела. Мама все еще продолжала вязать, хотя в эту шаль можно было уже завернуться целиком с руками, шеей и головой.

Мама связала последний ряд.

Но Орви все еще не получила шали, мама принялась крючком привязывать к шали бахрому. Орви запустила пальцы в бахрому, котенок расчесывал бахрому когтями.

Мир Орви ограничивался белой шалью и котенком. В тот ясный зимний день она еще ничего не знала о войне. То, что иногда по вечерам где-то завывало и они с мамой, собрав вещи, спускались в подвал, казалось вполне обычным. Сколько Орви себя помнила, по вечерам на окна опускали непроницаемые шторы, и ребенка нисколько не интересовало, что происходит по ту сторону черной бумаги.

Было совсем тихо, когда мама привязывала к шали бахрому. Синело небо, за окном переливалась сосулька.

Орви ерзала в ожидании. Вот и готова бахрома. Мама поманила ее рукой. Орви нерешительно подошла. На маминых коленях лежал пушистый белый сугроб. Котенок в предчувствии важного события поднялся, потягиваясь, выгнул спинку и крадучись прошелся по комнате. Сел, сложил аккуратно лапки и посмотрел на маму. Мама подбросила на руках легкую шаль, шаль парила в заполненной голубым светом комнате. Затем мама медленно обернула шаль вокруг Орви. Один раз, второй, третий — длинные концы повисли спереди и сзади. Бахрома щекотала коленки.

Мама слегка оттолкнула Орви от себя и посмотрела на нее, склонив голову набок. Затем снова притянула девочку к себе и поцеловала ее в щеку.

Высвободившись из рук матери, девочка вышла на середину комнаты, взялась руками за подол платья и закружилась. Концы шали поднялись в воздух, завертелся волчком котенок, пытавшийся поймать бахрому. Орви закружилась быстрее, бахрома поднялась еще выше. Котенок подпрыгнул вверх, но его коготки до бахромы не дотянулись.

Сумерки поднялись с земли к небу, наступила ночь, и сон белой шалью окутывал ее все плотнее и плотнее.

Мама подняла Орви с постели, натянула ей на ноги валенки и надела пальто. Белую шаль замотала вокруг шеи. Руки ее двигались быстро, и Орви показалось, что шаль затянута слишком туго.

В подвале Орви снова заснула на том самом чурбане, куда ее посадили. Сон обил чем-то мягким доски за ее спиной. Орви накинула шаль на сказочного пятнистого оленя. Они неслись наперегонки по зеленой поляне неподалеку от источника. Вода с шумом и стоном вытекала из земли. Орви хотелось покинуть поляну, но олень не слушался ее. Не могла же она уйти одна и бросить белую шаль.

Олень пропал. Что-то затрещало и заскрипело. Зеленая поляна заколебалась и ускользнула вдаль.

Орви открыла глаза. Она дотронулась до Сайминых наушников, они были на месте.

Орви прикоснулась к шее, белой шали не было.

Она посмотрела на дверь, которая почему-то дергалась.

Очнувшись, Орви вскочила и открыла дверь.

На пороге стоял Маркус. Он с удивлением уставился на Орви. Орви наконец догадалась снять с ушей подушечки.

7

Странно было вновь опуститься на переднее сиденье красного БМВ. В последний раз Орви сидела в этой машине, когда они с Маркусом ездили разводиться. Все-таки здорово получилось: они подкатили к загсу и бок о бок поднялись по лестнице. Орви, как всегда, спросила, запер ли Маркус машину. И тут же поняла неуместность своего вопроса. Однако Маркус не рассмеялся, он кивнул ей в ответ, как обычно. Дело разрешилось без заминки, вскоре они спускались по этой же лестнице, теперь уже два чужих человека. Орви остановилась на тротуаре, Маркус — хвост трубой — промчался мимо нее прямо к машине. Он был настолько зол, что даже не удостоил ее взглядом и не попрощался. До последней минуты он еще верил, что Орви просто валяет дурака с этим разводом. Но упрашивать он не стал, временами он впадал в такое бешенство, что у него темнело в глазах и он лишался дара речи. Впрочем, Орви и не ждала, что Маркус при расставании поцелует ей руку и пробормочет избитые фразы из сентиментальных песенок. Что-то, однако, не было доведено до конца.

Орви растерянно стояла на тротуаре, от волнения ее бил озноб. Разумеется, Маркус прямым ходом понесся домой и завалился в постель. Если уж что-то вконец рушилось, то первым делом следовало выспаться. После сна все представляется в новом свете — такова была первейшая заповедь Паулы.