Возможность выбора

На следующий день Орви удивила женщин необычной болтливостью. Щенок давал массу тем для разговоров. Орви искала общества других владельцев собак, чтобы посоветоваться с ними в сложных вопросах воспитания. Пожалуй, нет на свете человека, который не любил бы поговорить о животных, — стоит только поинтересоваться, и тебе расскажут бесконечное количество занятных историй. Всех трогает преданность животных. Видимо, потому, что в отношениях между людьми не так уж много беззаветной привязанности и жертвенности.

43

Когда впоследствии у Орви спрашивали, почему она разошлась с мужем, она неизменно отвечала: из-за щенка.

Люди не принимали ее слов всерьез. Хотя смеяться и представлялось неприличным, многие не могли сдержать улыбки. Когда женщины разводятся, их толкают на это гораздо более веские причины: муж пьет, бьет, скандалит или распутничает. А тут вдруг — щенок!

Орви не кривлялась, она отвечала совершенно искренне. Можно бы, конечно, пораскинуть мозгами и вместо истории о безымянном и беспородном щенке сочинить что-то другое, но Орви было безразлично, что подумают люди об ее интеллекте.

Этот маленький звереныш с первого дня действовал Маркусу на нервы. Маркус ворчал, что в комнате пахнет псиной. Просто у них с Орви было разное обоняние — Орви по-прежнему чудился в квартире Паулы запах торфа. Когда она прижимала щенка к лицу, тот пах молоком. Маркус приходил в совершенное бешенство, когда случалось, что щенок пускал на полу лужу. Орви пыталась, правда, предотвратить подобные казусы и, держа щенка под мышкой, выносила его во двор, но, когда она была на работе, уход за щенком ложился на Паулу. Паула ворчала по вечерам, что щенок без конца крутится у нее под ногами и что вообще псам положено жить во дворе, на то и конура.

Однажды щенок помочился в корзинку с картофелем. Придя домой, Орви обнаружила скулящего щенка на лестничной площадке, в углу. Спустя несколько дней после этого щенок порвал носок Маркуса. Маркус вышел из себя и начал орать, что у него нет больше ни дома, ни своего угла, все заполонил щенок. Глупый щенок — надо же было ему прогрызть дырку еще и в кожаных перчатках Маркуса.

На следующий вечер Маркус, как обычно, лежал на кушетке, щенка нигде не было. Орви в волнении обежала весь дом и даже заглянула в подвал старика Сасся, но все напрасно.

На приставания Орви Маркус признался, что утопил щенка.

Никогда и никого Орви так горько не оплакивала, как своего безымянного щенка. Что ж, судьба берегла Орви, ей не пришлось пережить ни одной утраты близкого человека. Когда ушла из жизни мама, вязавшая белую шаль, Орви была слишком маленькой, чтобы что-то понять.

В тот вечер Орви закрыла дверь и не включила телевизора. Она смотрела на серый экран, думала и плакала, плакала и думала.

Чаша переполнилась.

Впоследствии легкомысленная Орви рассказывала всем любопытным, что разошлась с мужем из-за щенка.

Приняв это решение, Орви почувствовала, что должна перестроить всю свою жизнь. Все прежнее — к черту! Шлифовка пуговиц вызывала теперь только отвращение. Орви нужна была совершенно другая работа. Взвесив все, она поступила на курсы маляров. В общежитии строителей ей дали койку.

Уже будучи квалифицированной работницей и окрашивая где-нибудь окно или дверь, Орви думала: интересно, проникнет ли когда-нибудь в эти новые квартиры запах торфа?

Орви нравилась ее новая профессия. Из-под кисти выходили ровные и чистые поверхности. Впервые в жизни Орви порой останавливалась, чтобы поглядеть на сделанное, и были мгновения, когда она испытывала радость труда. Профессия ей нравилась — вот только эти запахи. Вечером, когда она ложилась в постель, ей казалось, что волосы пропахли краской. Чтобы заснуть, она повязывала голову платком. Когда запахи окончательно одолели ее, Орви коротко подстриглась и выкрасила волосы в темный цвет. На какое-то время это помогло. Орви изо всех сил старалась не замечать запахов, и порой ей это удавалось…

Орви стала потихоньку потягивать сигары. Для ее обоняния этот запах был как бальзам. Ароматный табак слегка пьянил, в груди поднималось блаженное чувство, как некогда на берегу моря, когда она лежала в своем воздушном замке. Эти минуты опьянения надо было красть, Орви не решалась брать в рот сигару при ком-то. От одной только мысли, что сейчас раздастся презрительный смех и прозвучат слова: так не делают, это не принято, горло сводила судорога.

И хотя Паула постепенно отходила все дальше и дальше в прошлое, ее утробный смех и полные презрения слова часто звучали в ушах Орви. К тому же многие люди казались ей похожими на Паулу.

Поскольку Орви не выпало счастья стать творцом самобытных предрассудков, отвечающих ее взглядам и представлениям, ей приходилось довольствоваться уже существующим «змеиным клубком».

Орви страдала из-за своей наивности, ей было неприятно, что ее мучили запахи, раздражали ее и негритянские губы — таких не было ни у кого. Орви радовалась, что ее голубые, как льдинки, глаза постепенно становились мутновато-серыми, теперь она могла смело смотреть на кого угодно.