Когда встал вопрос о замужестве, София плакала. Она боялась. Кто такой Заруцкий? Красивый мужчина, в объятьях которого женщина забывала обо всем? Тот, который показал Софии, что такое настоящий мужчина, когда она просыпалась в стеснительной истоме, краснея от воспоминаний о ночи любви. Он отличный воин и его ценит государь-император… Но этого все равно мало для счастливой жизни. Она станет казачьей жонкой? Может муж отвезет ее на Дон в холодную землянку?
Не верилось женщины, что в мире, где местничество и знатность выше государевой воли, Заруцкий станет больше, чем атаманом казаков. А зря. Если государь захочет, да на волне побед, да через иных людей… все можно.
Прошение к государю о наделению казачьего атамана дворянством и выделению ему даже не поместья, а вотчинных земель, поступило от самого знатного боярина на Руси Михаила Скопина-Шуйского. Головного воеводу сразу же поддержал другой герой военных русских побед — боярин Телятевский. Молчал Пожарский, но, главное, не протестовал, осмелился высказаться Василий Петрович Головин, но так… вяло. Потому и получилось, что государь благосклонно отнесся к просьбе Боярской Думы о возвышении Заруцкого. Хотя оговаривалось, что он не будет в заседать в Думе и получит земли, которые пока никому не принадлежат.
Вот император и решил восстановить род Олельковичей. Заартачился сам Заруцкий, он считал, что его фамилия достаточно славная, чтобы ее менять. Ну тогда созрел новый компромисс. Теперь все еще донской атаман зовется сложно: Иван Мартынович Зарукций-Олелькович, князь Слуцкий. При этом, дети новоиспеченного князя будут Олельковичами-Слуцкими.
Но главное иное, это счастье двух уже отчаявшихся найти свою любовь, людей. Уже и трех, так как крепкий малыш, названный в честь государя Димитрием, так же получает свою немалую толику любви, и не только материнской, но и Заруцкий готов горы свернуть за будущее своего сына.
— Ванечка! — София поцеловала мужа. — Наш сын с государыней. Там такой уход, питание, даже детский лекарь есть. И я так же тоскую по нему.
— Вернемся, в седло Димку посажу! Он крепкий у нас казак! — тоном гордящегося отца, говорил Иван Мартынович.
София не стала противиться тому, что ее муж называет сына казаком. Пусть так, если Ивану нравится. Она-то, мать, знает, что Дмитрий знатного рода, он князь, у мальчика даже черты лица от деда, хозяина Слутчины.
— Ты мне любы скажи, долго ль еще? Сердце не на месте. Вот жила тут, а нынче, словно на ворожьей земле. Того и гляди, кто нападет, — волновалась София.
Уже месяц как шло планомерное разграбление слуцкой земли. При этом София настояла на том, что никого насильно нельзя увозить. От того, получалось, что, почитай, половина крестьян, как и мещан, оставались. Кто по религиозным убеждениям, иные боялись России, страхи о которой было сложно преодолеть. Другие же, таких было более всех, посчитали, что отъезд части людей создаст новые возможности. Но были категории людей, у которых выбора не оказалось — это наставники в Слуцкой Братской школе. Их вывезли вообще одними из первых еще чуть меньше, чем год назад, как только Сигизмунд и Димитрий Иоаннович объявили о перемирии.
Некоторые сложности с процессом легального ограбления Слуцка и его окрестностей были. По крайней мере, магистрат города был, что естественно, недоволен происходящим. Но те территории, что были под контролем бургомистра, почти и не трогались. Лишь только ткачи, которых в городе было немало, опять же, не имели шансов отказаться от переезда. Ну а в остальном, Заруцкий-Олелькович, не стал нарушать законы. Магдебургское право было даровано городом, значит пусть так и будет.
Но есть же юридики [части города, находящиеся вне юрисдикции магистрата, к примеру, в частной собственности]! К роду Олельковичей, позже Радзивиллам, принадлежало чуть менее половины города. Вот это все, чуть ли не до бревна и камня, забиралось. Магистрату предлагалось кое-что выкупить, но бургомистр, почуяв, что его бить не будут, оказался непреклонным. Так что здания трех церквей не удалось продать. Это еще София не знает, что ее муж хотел и такой бизнес затеять.
Река Случь была перегружена всякого рода ладьями. Речной путь оказывался хоть сколько-нибудь безопасным. К каждой повозке не приставишь охрану, а формирование огромных обозов предполагало использование больших сил. У Ивана Мироновича было три с половиной тысячи казаков и это более чем сила, но когда воины не раздерганы, а собраны в одном месте.
— Я ради тебя и Димы теряю свои корни. Тут мои предки, — с сожалением говорила София, обнимая руку своего мужа.
— Мы начнем новую жизнь и все будет хорошо. Я тебе опора, ты мое украшение, — атаман погладил свою суженную по голове. — Пошли в дом!
— Сдохни! — послышался крик со спины.
Заруцкий резко сместился в сторону крика. Пять человек, одетых, как крестьяне были в метрах тридцати и двое из них целились пистолетами в сторону Ивана и Софии, трое других уже обнажили сабли.
— Бах, Бах! — раздались выстрелы и Заруцкий завалился на спину, увлекая за собой и Софию.