Возвращенец. «Элита пушечного мяса»

Пока Лопухов приходил в себя, Клава поднялась, подтерлась какой-то тряпкой, привела в порядок свой гардероб и исчезла. Торопливо натягивающему свои кальсоны Вове все произошедшее даже показалось счастливой иллюзией, но мокрые пятна на тюках и блаженная пустота в низу живота говорили об обратном.

Когда довольный Вова вышел из пакгауза, затягивая ремень, то наткнулся на ехидную ухмылочку местного грузчика по кличке Коляныч. Грузчик, уж если не видел, то точно догадался о произошедшем в пакгаузе.

— Чего лыбишься, старый хрыч? Завидно?

— Чему завидовать-то? — ощерился Коляныч. — Этого добра сейчас на всех хватает. Ты только осторожнее с ней, парень. Знаешь, кто ее валяет?

— Кто?

Грузчик многозначительно закатил глаза и ткнул пальцем в небо. И свалил, так и не сказав, кто же является высокопоставленным соперником в деле доступа к телу прекрасной учетчицы. Если завскладом, то хрен на него, сморчка старого. Это для Коляныча он величина, а Вова ему не подчинен. Вот если это сам начальник станции… Или комендант. Тут дело пахло керосином, у этих возможностей напакостить проходящему реабилитацию солдатику куда как больше. О том, как их связь может сказаться на женщине, Три Процента даже не задумывался.

— Ни хрена, прорвемся!

Настроение у Лопухова было отличное, море по колено, горы по плечу, могущественный соперник по… В общем, ниже пояса. А зря.

Добившись Клавиного расположения, Вова поспешил закрепить успех. Сценарий свиданий был приблизительно одинаковым. Он выбирал момент, когда в пакгаузе никого, кроме Клавы, не было, отлавливал учетчицу; затаскивал в угол потемнее и делал свое дело. С минуту женщина типа сопротивлялась, а потом соглашалась на любой вид секса, в любой позе. При условии, что секс будет классическим, а поза миссионерской. Все остальное считалось извращениями и категорически отвергалось.

Вова даже начал подумывать об ускорении сексуальной революции на отдельно взятой железнодорожной станции, но тут над его головой неожиданно сгустились тучи. В один прекрасный день Вову вызвал к себе комендант.

— Собирайся, Лопухов. На медкомиссию тебя отправляют.

— Так ведь рано еще.

— Рано? А не хрен было чужих баб тискать! Все, вопрос решенный, собирайся!

— А…

Поздно. От коменданта Вова вылетел красный, как вареный рак. На медкомиссию?! А-а, семь бед — один ответ! Три Процента решительно направился в сторону знакомого пакгауза. Клавдия вместе с завскладом пересчитывали какие-то ящики. Точнее, пересчитывала учетчица, а завскладом сверялся с какими-то записями, Коляныч отсутствовал. В другое время присутствие лишнего свидетеля сорвало бы Вовины планы, но не сегодня. Ему вдруг подумалось, что это именно завскладом стуканул наверх об их отношениях. А кто еще? Не Коляныч же. Ну пусть, сморчок, еще раз стукнет.

— Слышь, ты, хрен старый, пойди, погуляй, мне с Клавдией попрощаться надо!

— Чего?

— Того! Отвали с дороги, говорю. Меня на фронт отправляют.

И потащил свою вяло отбивающуюся добычу в темный угол мимо обалдевшего деда. На этот раз женщина сдалась первой, обмякла и раскинулась. Бдительность пришлось проявлять Вове. Одно неосторожное движение — и ты уже папа.

На медкомиссии при госпитале Лопухова тоже не порадовали. Полистав Вовины бумаги, начальник госпиталя решил его судьбу.

— На фронт тебе еще рано. Отправим-ка мы тебя в запасной полк на пару месяцев.

Этот запасной полк кардинально отличался от того, в котором Три Процента побывал осенью. Полк располагался на окраине старинного среднерусского городка. В центре — двухэтажные домики, первый этаж каменный, второй — деревянный, высокие заборы, частично пущенные на дрова, лишенные крестов церквушки и большой собор на центральной площади. Немцы здесь побывали ненадолго, и больших боев здесь не было, но городишко все-таки прилично пострадал.

Солдаты жили в огромных землянках, в каждой из которых на трехэтажных нарах ютилось человек по сто — сто пятьдесят. Штаб и командование размещались в нескольких уцелевших и уже подлатанных домах. И если в том полку постоянно хотелось жрать, то в этом царил настоящий голод. Даже то, что полагалось по третьей тыловой норме, бессовестно разворовывалось местными пэфээсниками. В результате, за месяц-другой пришедшие в полк из госпиталей и по призыву превращались в настоящих доходяг. Тогда их переводили в разряд «слабосильных» и немного подкармливали, а некоторых счастливчиков отправляли обратно в госпиталь с диагнозом «дистрофия». Доходило до того, что в строй становилась едва ли половина от списочного состава, остальные оставались лежать на нарах, числясь «больными», и выбирались наружу только на прием пищи. Всеобщей мечтой было попасть в маршевую роту, отправиться, наконец, на передовую и там нормально пожрать.