Возвращение

Когда нас после съёмок привезли домой, я пообедал и сел работать. Уже несколько дней, отставив написание книги, делал записи в две ученические тетради. Обе хотел отдать Брежневу. Одна из них касалась его лично. В ней были два раздела: медицинский и кадровый. В первом я расписал всё, что знал о его болезнях и пристрастиях, которыми он себя гробил. На первом месте было снотворное, к которому его пристрастили. «Вам нужно отдыхать днём, Леонид Ильич! Не получается заснуть? Есть средства!» Чазова нужно от него гнать. Мало быть хорошим кардиологом, нужно уметь настоять на своём. Видеть, что твой пациент, у которого масса проблем с сердечно-сосудистой системой, постоянно принимает снотворное, да ещё запивает водкой по рекомендации некоторых идиотов, и не прекратить это безобразие… Его друзья и родные пытались бороться вплоть до того, что заказывали «пустышки» или подсовывали валерьянку, а толпа медиков во главе с Чазовым, вертевшаяся возле генсека, не сделала ничего. Он и мямлил часто из-за снотворных. Во второй части, как мог, охарактеризовал его окружение. Я мало знал о его помощниках, референтах и консультантах. В воспоминаниях кое-кого из членов ЦК мелькали фамилии Иноземцева, Бовина, Черняева, Шахназарова и Загладина, которые отличались подхалимажем и немало способствовали тому, что к концу жизни Леонид Ильич уверился в собственной непогрешимости и исключительности. Его помощника Голикова, который писал за Леонида Ильича книги, нужно было гнать поганой метлой. Я в подробностях расписал отстранение Подгорного для освобождения его поста для самого генсека, историю наград звёздами Героя, а так же опалу других людей из состава ЦК, дав этим случаям оценки, которые вычитал из разных источников. Захочет – сделает выводы. Многое я уже рассказывал, но не всё и не с такими подробностями. Во второй тетради написал всё, что помнил по кризису в Чехословакии. В моих прежних записях об этих событиях было только несколько строчек. Я и сейчас многого не знал, но всё же знаний хватило на половину тетради. В конце записал свои рекомендации. Нельзя было доводить до танков и тянуть с мерами до шестьдесят восьмого года. Нужно срочно убирать Новотного и заменять его не замаранным в репрессиях и прагматичным Гусаком. Без реформ у них было не обойтись, уж слишком сильно «закрутил гайки» Новотный. Убрать нужно и Дубчека. Его «программа действий» однозначно вела к ликвидации социализма. Надо было вычищать и других деятелей того же толка вроде Рихта, Шика и Ауэсперга. Гусак тоже был не самой лучшей кандидатурой, но я не знал других авторитетных политиков в Чехословакии. Этот хоть не переступит черту, если ему скажут, что за ней прогревают моторы наши танки.

Хорошо, что я успел закончить в понедельник, потому что во вторник меня забрала с тренировки Белова.

– Фиг я чему-нибудь научусь, если всё время будут дёргать, – попытался возражать я. – Кому я так понадобился, что это не может подождать?

– Ворчишь, как старый дед, – поддела меня Елена. – Раз отрывают, значит, надо. Поедешь туда, куда обычно возим.

– Тогда мне нужно сначала заехать домой, – сказал я. – Надо кое-что забрать для хозяина.

– Приказали везти сейчас, – заколебалась она.

– А ты позвони, – сказал я, впервые обратившись к ней на ты. – Если откажут, поедем сейчас. Нам нужно полчаса, даже меньше. Я сейчас побегу в душ, а ты иди к телефону.

– Полчаса у нас есть, – сообщила Елена, когда я уже переодетый после душа вышел к гардеробу. – Пошли быстрее!

Мы задержались дольше, чем я рассчитывал, но Брежнев промолчал насчёт опоздания.

– Познакомься, – сказал он мне, представляя пожилого мужчину с седыми, зачёсанными назад волосами. – Это Грушевой Константин Степанович. Он у нас генерал и обременён многими важными постами, но пока оставил их ради нашего проекта и возглавляет большую группу работников разных ведомств, которые используют твои материалы.

– Очень большую? – с неудовольствием спросил я.

– Около пятисот специалистов, и будем привлекать ещё, хотя уже не так много. Я понимаю, чего ты опасаешься. О тебе знают человек сорок, остальные считают, что всё идёт от белорусов.

– Всё равно много, – вздохнул я. – При таких масштабах работ утечка – это только вопрос времени. Рано или поздно поднимется шум, а потом начнут искать источник. Белорусский дед для меня только отсрочка. Для вас в этом раскрытии могут быть плюсы, а для меня – сплошные минусы.

– Какие, по-твоему, плюсы? – спросил Грушевой.

– Будет больше веры вашим словам, – объяснил я. – Конечно, если начнёте с трибуны ООН говорить о победе революции во всём мире, вам никто не поверит, а вот на слова о реальных угрозах цивилизации обратят внимание. Вы уже сейчас можете выступить с предупреждением о последствиях ядерной зимы. Эта теория будет выдвинута лет через пятнадцать и получит подтверждение моделированием на больших ЭВМ. Думаю, что это малость охладит американцев.

– Что за зима? – спросил Брежнев. – В твоих записях о ней ничего нет.