Возвращение

Здание школы было типовым: широкие коридоры, по одну сторону которых находились классы и кабинеты, по другую – большие окна с уютными подоконниками. Выбитые стекла во многих окнах были забиты фанерой, уцелевшие – крест-накрест заклеены полосками газетной бумаги. Василий хорошо представлял себе, как после звонка вываливали здесь на перемену ребятишки, носились по коридору, притормаживая, переходя на чинный шаг около учительской в торце коридора. Десять минут стены сотрясались от криков птичьего базара, чтобы умолкнуть по звонку, когда ученики, нарочно пихаясь и толкаясь в дверях, снова возвращались в классы. Только тогда удушливо не пахло карболкой.

– Костыли вперед, опора на здоровую ногу, – командовала Галя, – опора на костыли, переносим здоровую ногу. У вас хорошо получается.

– Спасибо! Дальше я сам?

– Нет-нет, – запротестовала Галя. – Не форсируйте, до третьего «А» вместе со мной, а обратно попробуете самостоятельно. Устали? Я ведь вижу, испарина на лбу выступила. Может, только до второго «Б»?

– До учительской.

– Когда смотрим, как инвалиды шустро на костылях бегают, – болтала и поддерживала его за талию Галя, – кажется, что это просто, а на самом деле непросто. По лестнице без меня – ни в коем случае! Договорились?

– Хорошо.

– Вверх по лестнице надо идти как по прямой, а вниз совсем иначе. Вы без меня упадете!

– Точнее сказать, без вас я рухну с небес на землю, – осмелился на заигрывание Василий.

– В каком смысле? – не поняла Галя.

– Простите! Это была неудачная попытка сказать комплимент.

Галя была тонкой и кругленькой, как цветочек: хрупкий стебель, пышная головка. Круглое личико, из-под белой косынки выбиваются русые кудряшки, глазки-пуговички, нос-пипочка, губки-бантик. Василию она казалась необыкновенно хорошенькой, и даже курносый носик с торчащими вперед дырочками ноздрей не портил впечатления. Как будто давно, в детстве, Галю щелкнули по носику, и он так и застыл – в трогательной детской обиде.

Василий подрулил к последнему окну перед учительской, прислонился к подоконнику.

– Надо отдохнуть? – спросила Галя.

– Надо кое-кого здесь подождать. Вы торопитесь?

Галя пожала плечами, как бы давая понять, что она человек занятой, но ради него готова отложить работу.

– Я никогда не учился в нормальной школе, – сказал Василий, – большую часть образования я получил в приватной обстановке. Но мне почему-то кажется, что я все здесь знаю. Вот раздастся звонок, и из классов высыплются дети…

– В ординаторской, в восьмом «А», врачи за партами истории болезней заполняют, как школьники.

«Что же мне ей сказать? – паниковал Василий. – Лёха утверждал, что девушкам надо безостановочно сыпать про то, что они красивые. Прямо так, ни с того ни с сего? А! Погибать, так с музыкой!»

– Галя, вы очень красивая, обаятельная, симпатичная и обворожительная!

– Да-а-а? – кокетливо протянула Галя. – Я вам нравлюсь?

– Очень! – горячо заверил Василий.

Далее ему следовало ковать железо, пока горячо, распушить перья. Но Василий не обладал навыками кузнеца и вместо павлиньего хвоста имел бычий обрубок. Он мысленно поразился тому, что неприкрытая лесть вызвала такой доброжелательный отклик, боялся, что удивление написано на его лице.

– А скоро вам Героя вручат? – спросила Галя.

Она все испортила. Как врезала под дых. Она такая любезная потому, что ей с Героем Советского Союза роман завертеть хочется. И вообще, в ее носу видны козявки!

– Ой, что? – растерялась Галя.

Раненые солдаты и офицеры, как только перестают корчиться от боли, начинают с ней, Галей, заигрывать и любят расписывать свои боевые подвиги. Галя думала, что милому очкастому застенчивому Васе Фролову будет приятно вспомнить о высокой награде. Но лейтенант смотрел на нее с откровенным презрением. Вернее не смотрел, отвернулся к окну.

– Не смею вас задерживать, – попрощался Василий.

– Что я такого сказала?

– Дальнейших оснований для вас манкировать своими служебными обязанностями я не вижу.

– Вы это со мной так разговариваете? У вас очень тяжелый характер, Вася!

Галя, обескураженная и обиженная, едва сдерживающая слезы, быстро пошла, а потом побежала по коридору.

«Диагноз точный, – думал Василий. – С моим характером только в монахи, в схиму, подальше от девушек и женщин. Или, напротив, в яму, как у Куприна. Поселиться в публичном доме на полгода, избавиться от томлений плоти и волнений ума. Напрасно публичные дома ликвидировали».

Краем глаза он увидел, как открылась дверь учительской и из нее вышел контуженый лейтенант.

Василий развернулся, поднял костыль и перегородил дорогу.

– В чем дело? – остановился контуженый.

Это точно был Митяй, двоюродный брат, Василий не ошибся.

– Привет, братка! – Он снял очки. – Не узнаешь?

– Васятка?

– Он самый. Почти в целости и сохранности, за исключением части одной нижней конечности…