Возвращение Амура

– Да от кого ему охраняться-то? Кому он может спонадобиться? Царь вона – помнишь, в Туле сказывали? – один по столице прогуливается, безо всякой такой охраны, а тут – всего-то! – генерал…

– Не скажи-и… Царя народ, значитца, любит и почитает, а генералов… – Степан вздохнул. – Их пущай солдаты любят, им по уставу положено. А что касаемо охраны – так тот же Гришаня Вогул порку ему ни в жисть не простит: не зазря же он тож в Сибирь подался.

– Не говори мне, тятя, про Вогула. Встрену на узкой дорожке – убью! – мрачно заявил Гринька. – Это ведь он купца того порешил и Танюху подставил – больше некому. Жаль, не сразу я додумался, не то бы…

Гринька не договорил, а Степан не стал спрашивать – и так было ясно. Только подумал: и хорошо, что не сразу, а то неизвестно еще, чем бы дело кончилось. Вогул – не пьянь купеческая, а солдат первостатейный, много чему обученный, Гринька кто перед ним – увалень доморощенный. Силушкой, и правда, не обиженный, однако пустая сила перед хитрым умением не значит ничего. Вогул, конечно, парня не убил бы, любит он его, как брата младшего, но покалечить мог. А, вообще-то, черт его знает, все меняется. Степан знал Вогула с той поры, когда тот еще голоштанным мальцом частенько улепетывал от отцовского ремня по пыльной улочке уездного Ефремова, – мещанские дворы бывшего военного фельдшера Афанасия Вогула и столяра-краснодеревщика Гаврилы Шлыка располагались рядышком на высоком берегу Красивой Мечи; хозяева соседствовали дружно и все праздники отмечали совместно. Афанасий был на два года младше Гаврилы, но женился поздно, когда по ранению был отчислен из армии, а потому сын его Григорий отстал от Степана аж на одиннадцать лет, первой-то у Вогулов родилась дочка Лизавета, как раз на тот день, когда Степке исполнилось пять годочков. И, понятное дело, как она подросла да в стать вошла, начал Степан на нее заглядываться, а она на него, и все бы вышло ладом, однако судьба-злодейка распорядилась по-своему: Гаврила, давненько живший вдовцом, слюбился с тульской вдовушкой и перебрался в губернский город, а Лизавету покалечил бык, сорвавшийся с привязи, да так покалечил, что о замужестве ей пришлось забыть – кому нужна сухорукая да хромоногая жена? Степан рванулся было к Лизавете своей, да отец встал поперек, пригрозил оставить без куска хлеба, а из Степана какой еще был работник – вот он и смирился. Женил его Гаврила на милой и славной Арине, племяннице жены своей новой, нагрузил работой столярной, а тут и Гринька родился – так жизнь и побежала…

– Не был Гришаня таким злым, – вздохнул Степан. – Николи не был. Мальчонкой озорничал, однако добрый был, жалостный. Опосля порки это, значитца… будто бы черт в него вселился, – и невидяще уставился на неспешно проплывающие мимо и назад ели и пихты, бессильно опустившие под тяжестью снега свои мохнатые лапы.

2

Нет, не напрасно в народе говорят: помянешь черта, а он тут как тут.

Знать не знали Степан и Гринька, что в трех верстах впереди обогнавшая их тройка была остановлена вылетевшими из-за поворота всадниками в овчинных полушубках и малахаях с ружьями наперевес. Охранники и опомниться не успели, как были сброшены на землю и повязаны. Ямщика обыскали на предмет оружия, ничего не нашли и оставили при лошадях. Главарь нападавших, высокий черноусый мужик с пистолетом в руке, распахнул дверцу кибитки – оттуда легким облаком выпахнуло тепло, – скомандовал:

– Все, кто есть, выходи!

Кто-то большой, грузный тяжело заворочался в полумраке, так, что кибитка заходила ходуном, хрипло рыкнул ядреным матом, и в проеме дверцы, весь его заполнив, появилась тяжелая фигура ездока. Черноусый усмехнулся: медвежьи шуба, шапка и унты да в придачу черная с проседью борода до глаз, зло блеснувших из-под нависших бровей, – все придавало сходство с матерым медведем. Но усмешка главаря получилась невеселая.

– Что, опять не тот? – спросил его подошедший товарищ.

– Не тот, – мотнул головой черноусый. – Ты кто? – спросил он «медведя».

«Медведь» перво-наперво огляделся, видимо, оценил расклад сил и неторопливо ответил:

– Гаврила Федорович Машаров, слыхал о таком?

– Доводилось, – кивнул черноусый. – А чевой-то тебя сюда из твоего округа занесло? Никак в Иркутск поспешаешь?

– В Иркутск. Можа, новый генерал-губернатор с промышленным народом замыслит встренуться…

– Значит, он уже проехал? Как же я просчитался! – расстроился черноусый.

– А ты, что ль, на генерала охотишься? – с любопытством спросил Гаврила. Черноусый не ответил. – Да я не выдам, ты не сумлевайся…

– А чего мне сомневаться? – усмехнулся черноусый. – Шлепну тебя и вся недолга…

– А чего меня шлепать? Мы с тобой по одной половичке ходим. У меня к генералу свой счетец – ой, какой! Тебе и грабить меня ни к чему – я те денег и сам дам, сколь понадобится на это святое дело. И людишки у меня по всей Сибири имеются. Назовешься – и помочь любую окажут, я им всем наказ дам. Ну, по рукам, чё ли? Как будешь называться? Заметь, я не спрашиваю, как твое имя, а – как назовешься.