Возвращение Арахны

– Вот поэтому-то я и применил гипноз. Хотя раньше никогда не пробовал, знал только по рассказам других осьминогов, что мы владеем этим даром. Они объясняли, как это делается. У нас ведь тоже есть свои школы, – похвастался Прим. – Старые осьминоги учат молодых, рассказывают предания, которые должны передаваться из уст в уста поколениями осьминогов. А осьминоги живут сотни лет…

– У тебя здорово получилось, – вмешалась Виола, с восторгом глядя на Прима.

– Я послал массаров в противоположную сторону, – засмеялся хитрюга-осьминог, – пусть там дураков ищут. Никто у меня жемчужину халиотиса не отнимет.

Земляне, на этот раз настоящие, с улыбками наблюдали за ребятами и Примом. Землян было двое. Один из них, Виктор Степанович, как он представился, учёный, геолог и биохимик, заядлый путешественник. Почти всё время проводил в поле, так у геологов называются экспедиции. Хотя ему было за пятьдесят, но крепкая сухая и мускулистая фигура, казалось, дышала юношеским задором.

Другой землянин, который попросил называть его просто Кузьмич, был сибиряк, охотник, постоянный спутник учёного в скитаниях по тайге. Большой, неуклюжий, он слегка напоминал средней величины медведя. Но в тайге Кузьмич сразу преображался. Никто в округе не знал лес так хорошо, как он. Выследить ли зверя, вывести геологическую партию в нужное место без карты и компаса, провести лодку через пороги – Кузьмич был просто незаменим.

Они и в синхротуннель-то попали вместе. Виктор Степанович узнал, что в Томской области, в самой таёжной чащобе, есть странное место. Старожилы называют его Могильный мыс.

– Вот откуда в этой части Страны элмов, – решила Виола, – такие завалы.

Этот мыс всегда окутан непроглядной мглой. Те, кто осмеливался приблизиться туда, испытывали безотчётный страх, сковывающий движения и леденящий душу. Вот туда-то учёный и попросил Кузьмича провести его. Охотник, в душе суеверный, как все старики-таёжники, поупирался, пытаясь отговорить Виктора Степановича, посопротивлялся, но, когда геолог пригрозил, что пойдёт один, нехотя согласился.

«Пропадёт ведь, однако, один, – подумал Кузьмич, – жалко хорошего человека. Пойду, что ли, авось по дороге и отговорю. А может, не так страшен чёрт, как его малюют. Сам-то я на этом Могильном мысу не был, старики баяли…»

Собрались, пошли. Нашли! И в самом деле, всё заволокло туманом. Место мрачное, жуткое. Идёшь и спиной чувствуешь, что наблюдает за тобой кто-то. Обернёшься – никого! Иногда вдруг огоньки пробегут. Не успеешь рассмотреть – уже погасли. Тень промелькнёт, вроде человек, вроде нет. И тишина! Мёртвая тишина! – сибирским говорком «баял» проводник. – Ничего не боюсь, на медведя ходил в одиночку, месяцами по тайге бродил. Там-то всё мне понятно. А здесь? Явно кто-то есть рядом, а следов нет, шорохов не слышно.

– Страх-то отчего? От непонятности, неизвестности! Связались верёвкой на всякий случай, одного черти потащат, другой удержит, вытащит, – это с шуткой подключился к беседе геолог. – Дошли до камня, здоровый такой валунище, синевато-серый. Присели рядышком отдохнуть, оглядеться. Прислонился я к нему спиной. Вдруг, не успел ничего и сообразить, как провалился внутрь камня, словно в берлогу.

– Пытался я его удержать, упёрся что было сил, но куда там! А сила-то в руках есть, пудов десять удержал бы запросто. Но потянуло так, что только держись! Снасть-то, однако, не отпустил, негоже товарища бросать. Так, одной верёвкой связанные, и сюда попали. Странное место. Однако ничего, обустроились помаленьку. Избушку соорудили. Живём. Скучно только. Вроде и не мёртвые, а вроде и не живые. Степаныч говорит, на небо попали. Всё соображает что-то, рисует. А я больше по хозяйству, – так закончил Кузьмич свою историю.

Виктор Степанович понял, что они превратились во что-то бестелесное.

– В чистилище, что ли, попали? – пошутил он, а Кузьмич, видно, и впрямь принял всё за чистую монету. – Побродили, посмотрели. Видели каких-то людей издали. Хотели подойти, расспросить, они исчезли. Так и жили, пока Прим не установил с нами телепатический контакт. Удивились, конечно, обрадовались. А тут и сам осьминог пожаловал.

Костя с Виолой тоже поделились своими историями. Труднее всего оказалось Виоле. Мало того, что ей пришлось повторить всё, что она рассказывала Косте и Приму, так Виктор Степанович засыпал её вопросами, один другого труднее. Его как биохимика, как геолога, наконец, просто как чрезвычайно любознательного человека интересовало всё. Беседа длилась несколько часов. Уже Прим свернулся клубочком, устав от дневных впечатлений, притихли Костя и Кузьмич, думая каждый о своём, а девочка и учёный всё говорили и говорили.

План учёного

Виктор Степанович наконец закончил «допрос» Виолы.

– Теперь мне хоть стало ясно, как мы с Кузьмичом попали сюда, и понятно, куда сюда, – удовлетворённо потёр руки учёный.

Кузьмич, услышав его слова, оживился:

– Слышь, Степаныч, а как отсюда – туда ты ещё, часом, не понял? А то нам пора бы уж. Старуха, однако, заждалась!