Аргилай прекрасно слышал весь разговор и отлично понимал, что «важный пассажир», чья придурь заставила караван выдвинуться в путь вечером — это он. Юноша виновато вжал голову в плечи, желая только одного — оказаться сейчас где угодно, а лучше всего внутри теплого фургона. В столь мерзкую погоду фургон уже не казался душной деревянной коробкой без окон. Но увы тепленькое, безопасное место уже было занято Трицитианой и ее новым другом, который, судя по приглушенным голосам, всю дорогу действительно читал женщине стихи.
Дверь жилого фургона распахнулась, выпуская наружу тепло, аромат высокодуховной поэзии с легким послевкусием алкогольных паров и светящегося счастьем Мухамарина. Впалые, небритые щеки южанина раскраснелись, а темные глаза поблескивали самодовольным вдохновением.
— С тех пор в глазах ее печаль, в груди — осколок льда. Морских просторов манит даль, а на щеке слеза. — громко и с выражением закончил декларировать очередное стихотворение Муха и послав воздушный поцелуй, пообещал. — Когда я закончу эту поэму, то посвящу ее тебе, о цветущая лилия моей души!
Из фургона ему ответил кокетливый смех Трицитианы.
Брови Аргилая медленно поползли вверх. Юношей опять завладели противоречивые чувства. С одной стороны, он радовался, что его наставница наконец излечилась от хандры, что мучила ее последние недели. Но с другой… кажется Лаи ревновал, что вывел из уныния Трицу не он, а какой-то грязный незнакомый южанин.
— Ой-вей, мой юный друг! — воскликнул Муха, обращаясь к Аргилаю. — Твоя честность достойна отдельной баллады. Я буду рассказывать своим детям о тебе, как о самом порядочном путнике среди тех, что я встречал в своей жизни. Но увы, все хорошее когда-нибудь заканчивается и сейчас мое сердце полно печали, поскольку настало время нам распрощаться и каждому отправиться своей дорогой.
— Ты же домой хотел? — удивился Лаи.
— Ты прозорлив и умен, как десять старцев, мой мудрый друг! — засмеялся южанин с орлиным носом. — Но я уже почти дома. Видишь там, в стороне от дороги слабый свет? — мужчина указал пальцем куда-то в сторону. Аргилай пригляделся и действительно увидел какой-то далекий огонек, словно в окне, прикрытым шторами, горела свеча.
— Это мой родной дом, где ждет меня любимая старая матушка. И сердце ее разобьется на тысячу осколков, если сегодня я не приду к ней. — пояснил Муха.
— Пока. — пожал плечами юноша, чувствуя себя неловким и туповатым на фоне красноречивого собеседника.
Мухамарин картинно поклонился на южный манер и, ступив на обочину дороги, растворился во тьме, словно его и не было.
Аргилай тронул Упрямца пятками и подвел коня к все еще распахнутой двери жилого фургона. Заглянул. Там при свете масляного фонаря, на перинах возлежала Трицитиана с крайне довольным и удовлетворенным видом. Лаи принюхался.
— Ты открыла то дорогое Ваницианское вино, что подарил нам Марсель Роже на прощание?
— Да. — беззаботно ответила наемница, отхлебывая что-то из глиняной кружки. — Мне нужно было чем-то угостить нашего дорогого гостя.
— Очень дорогого. — недовольно буркнул Аргилай, вспоминая про свой опустевший кошелек.
— Кроме того я дала ему немного денег. У Мухи недавно скончалась жена, оставив его с тремя детьми. Бедняга совершенно на мели, даже мышь в чулане повесилась. — добавила женщина.
— Это он то на мели!? — возмутился юноша. — Да этот пройдоха обчистил меня в до нитки в Стук-Постук, чуть арбалет не забрал. Явно жулил, прохиндей!
Трицитиана рассмеялась искренним смехом счастливого человека.
— А он хорош! — восхитилась женщина и вновь отхлебнула из кружки.
— Слушай, если ваш вечер поэзии закончен, — рискнул закинуть удочку Лаи. — Можно я теперь залезу в фургон? Погода совершенно испортилась, медвежий плащ не спасает. И дождь вот-вот начнется.
— Сегодня этот фургон только для поэтов! — с самодовольным видом заявила Трица. — Как у тебя со стихосложением?
— Ну… — задумался юноша. — Я придумал рифму к слову «выхухоль». Сойдет?
— Нет. — категорически ответила арт-три и костылем закрыла перед носом Аргилая дверь фургона.
Дождь так и не начался. Зато на севере появились зарницы и до путников долетали раскаты грома. Молнии освещали далекие отроги Пепельных гор, делая их похожими на острые клыки сказочного хищника. Ветер поднялся такой, что от него уже не спасали даже теплые плащи.
— Грядет буря! — перекрикивая шум ветра сообщил один из охранников каравана. — Надо становится на привал, иначе крышка!
— Да где тут встанешь… — недовольно пробасил Мамба. — Бурю в открытой степи лучше не пережидать.
— Тут недалеко хутор того прохиндея, что мы подвезли. — рискнул предложить Аргилай. — Давайте вернемся и переночуем у него, пока далеко не уехали.
— Добро. — согласился чернокожий великан и повысив голос, скомандовал возничим. — Разворачивай фургоны!